Богатырская работенка

– Кто это? – испуганно прошептал леший, проворно переползая под кровать, где попытался прикинуться половой тряпкой, забытой во время прошлогодней генеральной уборки.

– Гриша.

– К-какой Гриша? И почему он такой?..

– Не знаю.

И действительно, что означает эта боевая раскраска на его окаменевшем лице и мокрые портянки, вывешенные для просушки на правой руке братка, которую он словно специально вытянул вперед во всю длину.

– Сажа, – определил я, проведя пальцем по черной щеке Гриши. – Кто-то баловался. Нужно стереть, пока он каменный, а то придет в себя, такое устроит…

– Он каменный? – уточнил леший, высунув голову из-под кровати.

– Что-то вроде того. С этим колдовством никогда нельзя быть на сто процентов уверенным.

– А как же он ходит?

– Он в таком состоянии и не ходит. Но Яга обещала, что завтра-послезавтра окаменение пройдет, и он вновь станет человеком из плоти.

– Эх, – потянулся леший, выбравшись из своего укрытия. – Похмелиться бы… и можно по бабам.

– Похмелиться не проблема, – ответил я, указав на стол, где сиротливо стояла бутыль с остатками мутного первача и деревянная тарелка со следами зубов на ободке и одиноким яблочным огрызком. Это я с девчатами, когда знакомиться с Гришей ходили, оставил ее здесь. Но вот боевая раскраска – это не наших рук дело. А тогда чьих? Не Бабы же Яги… – А вот как ты по бабам с такой рожей собрался…

– А чего с ней не так? – принялся ощупывать себя леший.

– Ты когда последний раз брился?

– Никогда.

– Вот! – я назидательно поднял указательный палец. – А туда же…

– Что же делать?

– Пей!

Нерешительно приняв наполненный до краев стакан, леший со страдальческой миной на лице опрокинул его содержимое в желудок.

– Ох и гарная, зараза! – крякнул он. Глазки лешего с устрашающей скоростью сошлись над переносицей.

– Видимо Яга ее на мухоморах настаивала. У нее это любимый гриб.

– А теперь по бабам? – потер руками леший.

– Опять?!

– А что?

– Пей, – я вылил в стакан остатки вонючей жидкости и пододвинул лешему.

– А ты?

– А я не хочу.

– Я уже тоже…

– А по бабам?

– По бабам… по бабам хочу.

– Вот видишь, а говоришь, что не хочешь. Пей.

Леший некоторое время изучал мутное содержимое стакана, собираясь с духом, затем решительно проглотил его и стукнул кулаком по колену:

– Я… Ик! …решил!

– Что?

– Щас бреюсь и… и… Ик! …по бабам.

– Куда тебе сейчас бриться, ты ведь пьяный.

– Я пьяный?! – возмутился леший.– Я… Ик! Трезвый каки стеклышко.

– Конечно, трезвый, – я не стал спорить с окосевшей лесной нечистью, – сейчас баиньки, а утром, как проспишься, по бабам…

– А… Ик!

– Баиньки…

– Ба…

– Баиньки, – улыбнулся я и развернул лешего в направлении кровати.

Он некоторое время изучал ее с таким видом, словно видел впервые, затем залез под нее и спустя минуту оттуда донесся храп с присвистом.

При взгляде на опустевшую, но все еще «благоухающую» бутыль, меня передернуло, и я решил выйти во двор. Подышать свежим воздухом.

Спустившись на первый этаж, я замер, привлеченный колдовским зеленым свечением огромной стеклянной сферы. Она лежит посреди стола, заставленного пустой посудой и недоеденной снедью. Склонившись над сферой, Баба Яга что-то пристально высматривает внутри нее, делая поглаживающие пассы в нескольких сантиметрах над светящейся поверхностью.

«Колдует» – сообразил я и, довольный своей догадливостью, крадучись двинулся во двор.

Предательски скрипнула под ногой доска, и я обернулся, чтобы посмотреть, не потревожил ли я Ягу. Вроде бы нет. Как сидела – так и сидит. Может, заснула? Она ведь пила больше нас всех вместе взятых. Все-таки многовековой опыт не заменишь ничем.

– А вот и наш Ванюша-сисадмин, – произнес нежный голос справа.

– Не спиться горемычному, – поддержал его не менее нежный голос слева.

– Как я погляжу, вам тоже, – отозвался я, не решаясь выпрямиться во весь рост. Неприятно, когда змеиные хвосты хлещут по щекам. А вдруг среди сушеных одна живая попадется? Брр…

– Решили воздухом подышать, – сообщила Наташа, если судить по более фигуристому силуэту. Как вы понимаете, в темноте все девушки одинаковые. Уточню, дабы не прослыть нехорошим человеком. Цвета их волос не различишь, и поэтому непонятно – блондинка ли, брюнетка… или вообще рыжая.

– Я тоже, – признался я, потянувшись до хруста в косточках. – Но сперва прогуляюсь до кустиков, разомнусь.

– Не надо, – попыталась остановить меня Светлана. Но я уже сделал решительный шаг с крыльца на землю. Вернее, попытался сделать.

– Ой!

Со всей очевидностью я понял, что попытка неудачная в тот миг, когда нога не нашла опоры, а тело, продолжая начатое движение, перевернулось вниз головой, которой и вознамерилось встретить землю.

– Держи его! – воскликнула Светлана, вцепившись в мою ногу.

– Держу, – натужно сопя, просипела в ответ ее подружка.

– Не отпускайте меня, – попросил я, на манер маятника раскачиваясь вниз головой. – Земли не видно.

– Она ниже, – сообщили в один голос ученицы Яги.

– Не хотелось бы проверить – насколько… – намекнул я, пытаясь ухватиться руками хотя бы за что-нибудь. – И не щекочите меня.

– Могу отпустить, – обиделась Наталья.

– Нельзя, – укорила подругу Светлана.