Богдан Хмельницкий

выражению современника. Вслед затем было перехвачено письмо львовского

православного владыки к Хмельницкому. Неизвестно содержание его; летописец

говорит, что губернатор оставил владыку в подозрении *). Католики боялись

православных и, если верить рассказу украинских летописцев, бернардины выдумали

средство уменьшить число этого опасного для них народа.

Скрывавшиеся во Львове мужики и предмещане проживали преимущественно в

монастырях. Вернардинский был набит битком. Монахи устроили в субботу обед и

поставили два стола: на одном кушанье было мясное, на другом постное; так как

католики наблюдают в субботу пост, то монахи, сзывая людей, говорили: «Идите, кто

из вас русин, пусть садится и ест мясо, а кто поляк, то для него трапеза с рыбою и

масломъ». Православные, не подозревая уловки, сели за особый от католиков стол.

Тогда монахи стали вызывать их поодиначке, под предлогом, что хотят что-то сказать, и

выводили за ворота. Там, в глухом дворе, был колодезь, называемый бардыш. Подле

колодца стоял бернардин. Монах подводил русского к колодцу и говорил: «Посмотри

туда, русин!» Русский наклонял голову, и стоявший подле колодца бернардин рубил его

по шее, а тело сбрасывал тотчас в колодезь. Вот уж несколько, человек таким образом

пошло вслед за монахом; никто не знал, чтб сделалось с тем, который вышел прежде

него; всяк добровольно наклонял голову под топор. Наконец обедавшие стали

беспокоиться, что братья их нс возвращаются, некоторые встали и подсмотрели, чтб

делают монахи. Тогда все с отчаянными криками бросились через стены и, без оглядки,

полетели в козацкий лагерь, где произвели всеобщее исступление. Хмельницкий, в

первом порыве гнева, грозил сжечь целый город 2); но потом утишился и послал

предостеречь всех зкителей Львова русского вероисповедания, чтоб они спрятались в

церквах во время штурма города, которым он угрожал 3).

Хотя город Львов, как выше было показано, и был обнесен двумя стенами и рвом,

но эти укрепления были ненадежны; вода во рву высохла, а стены, по замечанию

современника, годились для защиты от ружей, а не от пушек. Артишевский, однако,

показал отчаянную готовность защищаться. «Я узко стар,—говорил он,— довольно

позкил, кончу зкизнь во Львове: лучше пусть меня задавят его развалины, чем мне

спасать зкизнь низкою сдачей!» Но зкители, привыкшие к изобилию, иевоинственные,

давно не видавшие у стен своих неприятеля, зкелали избавиться от опасности каким бы

то ни было

‘) Annal. Polon. Glim., I, 84. — Pam. do pan. Zygm. IU., Wlad. IV i Jan Kaz., II, 32. —

Hist. pan Jan. Kaz., I, 25,

2)

Истор. о през. 6p.

3)

Рукоп. II. П. Библ. распояз. № 5.—Rei. Grozw. Kr. m. Lw., 314.

237

образом. Подумайте,—убеждал их старик губернатор,—как можно довериться

Хмельницкому, когда он замарал себя всякого рода вероломством? Для человека

благоразумного и храброго гораздо желательнее смерть, чем неволя: смерть

прекращает, неволя рождает горе!» Городской совет не послушался старика и

обрадовался, когда Хмельницкий, благочестивых ради, живших еще в большом

количестве в этом городе, оставил прежнее свое намерение брать его приступом и

предавать воинскому разорению, а предложил денежную сделку: он потребовал с

города окуп, обещая за то отойти от него с своим войском. Началась переписка,

происходили совещания; львовяне хотели что-нибудь выторговать у козацкого гетмана;

но вдруг новые успехи Козаков заставили мещан не прекословить более милосердию

Хмельницкого.

С северной стороны города Львова, на горе, называемой Лысою, был замок,

построенный в старину князем Львом Даниловичем. В мирное время оигь оставался

незанятымъ^ потому что был неудобен для жизни: там была дурная вода и притом в

единственном колодце; но в военное время положение его было валено. Он стоял на

возвышенности, откуда можно было видеть, чтб делается в городе, и притом оттуда

можно было удобно палить в город. Артишевский поставил там гарнизон под

начальством бурграфа Братеевского. Гарнизон этот, в начале состоявший всего из

семидесяти человек, увеличивался охотниками из мещан и мужиков. Тут в субботу

столпилось также много предмещан, лишенных лшлищ. Козаки, под начальством

Кривоноса, повели приступ на этот замок. Замок был крепок не столько

искусственными укреплениями, сколько естественною крутизною горы, на которой был

построен. Но чрезвычайное скопление народа обоего пола грозило скорым

наступлением голода. Козаки неустанно беспокоили этот замок целый день до сумерок,

и наконец Вратковский, выбившись из сил и страшась оставаться там далее и

подвергаться голоду, ушел с своими солдатами. Оставшиеся без обороны предмещане,

мещане и мужики пришли в волнение. «Чего-ж нам ждать еще?—закричали некоторые

из них:—чем погибать от голода с детьми, лучше отдаться на милость козакам!. Не

такое страшное горе, как страх его малюет! Волки, медведи — и те бывают милосерды,

а козаки — люди, да и татары люди! Что они нам сделают? В неволю возьмут? Что-ж?

потерпим, а после, может быть, на волю выйдем. Жон, дочерей наших изнасилуют? Э,

что-лс делать! Не стыдно, когда поневоле. Ну, с Богом!» Множество голосов со стен