Богдан Хмельницкий

закричало, что они сдаются.

В воскресенье толпа кияков, — так назывались червонорусские хлопы, потому что

за недостатком оруясия употребляли кии, — ворвалась в. замок, как волки в овчарню,

говорит очевидец, и перерезали они всех от старого до малого. «Страшно выглядывал,

—продолжает тот лсе современник,— этот замок со мшистыми стенами, облитыми

кровью, и башнями, завалеппыми людскими трупами» *).

Тем временем козаки отняли у горожан воду, следуя указанию одного

предмещанина, ушедшего к козакам 2) и, чтобы лучше долетали в город ядра и пули,

взмостили на крышу высокого костела пушки. Пущенная бомба

1)

Rei. Czech. Кг. m. Lw., 306.— Rei. Grozw. Ibid., 314.

2)

Рукоп. И. П. Б. разнолз. F. № 5.

238

зажгла жидовскую синагогу; пожар распространился; люди не смели тушить,

потому что картечи убивали их на улицах. Тогда мещане, видя неизбежную беду,

соглашались сдаться на волю победителя, выставили белое знамя и послали знакомого

Хмельницкому ксендза Гунцель-Мокрского просить помилования. Этот ксендз,

регулярный каноник и экс-иезуит, был когда-то профессором в той иезуитской

коллегии, где учился Богдан Хмельницкий и считал козацкого гетмана в числе своих

бывших слушателей. Хмельницкий теперь принял его радушно и вручил, по его

просьбе, охранительный лист для послов, которых, как сообщал ксендз Хмельницкому,

город Львов намерен выслать для переговоров в козацкий стан ').

Хмельницкий, получив это известие, бросился лично к осаждающим, влозкил на

палку свою шапку и, показывая исозакам, кричал: «згода!» 3).

Битва остановилась. Вслед затем выехали из Львова четыре депутата: от русских,

поляков, армян и от университета 3). В сопровождении полковника Остапа они

прибыли в Лисеннцы 13 октября.

Гетман принял их ласково, потчивал вином и уверял в своем располоясении к

городу Львову.

Депутат от католиков, Вахлович, отличался особенно красноречием, и со слезами,

«нищенски», по замечанию очевидца 4), молил предводителя пощадить нх и уменьшить

цену окупа.

«Помилуй нас, — говорил он, — ради нашей крайней бедности; паны совершенно

нас ограбили; нилявецкое войско обобрало нас и покинуло; мы в самом горьком

положении; не дай нам погибнуть с голода!»

Хмельницкий отвечал: «Я не могу скрыть от вас, что меня слишком огорчают эти

несчастные обстоятельства. Дай Бог, чтоб и ухо человеческое о подобных не слышало!

Всему причиною Вишневецкий и Конецнольский, о чем я писал вам; не стало сил

переносить нам тязккий наш жребий; у нас насильно отнимали все наше достояние, и

нам ничего более не оставалось, как взять оружие. Вы просите милосердия: я сам

просил его для себя и не был пастолысо счастлив, чтоб получить; но вам я оказку его!

Я не хочу поднимать моча на ваши головы и дарую вам зкизнь,—-это узисе большое

милосердие, господа; только без всяких отговорок, отсчитайте мне двести тысяч

червонных злотых. Вдобавок, я оставлю при вас и зкидов, этих негодных мерзавцев, но

с тем, чтоб они выплатили большую часть этой суммы: они-то обирали Козаков в

Украине. Надобно вам знать, господа, что я требую этих денег не для своей корысти, а

единственно потому, что должен удовлетворить приятеля, моего пана Тугай-бея. Моя

обязанность—наградить того, который соединился со мной со значительными силами,

помогал везде против моего неприятеля и храбро разделял со мною опасности».

Очевидец заметил, что Хмельницкий прослезился, слушая описание бедствия

Львова, но не уменьшил требуемой суммы ни одним злотым 5). Напрасно

*) Kubala I, стр. 100.

2) Ilistor. pan. Jan. Kaz., I, 27.—Pam. do pan. Zygm. III, Wiad. IV i Jan. Kaz. II, 34.—

Stor. delie guereiv., 68.

:t) Rei. Czech. Kr. m. Lw.—Rei. Grozw. Kr. m. Lw., 315.

4)

Rei. Czech. Kr. m. Lw., 304.

5)

Rei. Czech. Kr. m. Lw., 3.04.

239

умоляли его депутаты: он ссылался па своих старшин и на Тугай-бея. Депутаты все-

таки пытались умилостивить его. Наконец он сказал: «я посоветуюсь», и оставил их с

несколькими чиновниками козацкими. Депутаты должны были выслушивать насмешки

над пилявскимн героями. «Мы, — говорили им козаки,—взяли у поляков 6.460 возов с

сокровищами, а вот и булава князя Доминика. Посмотрите па нее. Вот скоро турецкий

цезарь пришлет нам помощь. Пана Вишневецкого мы достанем, хоть бы он в Гданск

ушел: он виною тому, что переговоры не состоялись. Мы дойдем до Вислы, наготовим

чаек и приплывем в Варшаву, а то и далее, если нас не удовлетворятъ». Но тут

воротился Хмельницкий, с ним Тугай-бей, Калга-султан и Пин-ага. Все старшины и

полковники были налицо, каждый с позлащенным перначем — знаком достоинства.

Хмельницкий изложил просьбы города. Тугай-бей, которого усадили на почетное

место, поглядел на депутатов грозно и сказал: «вы молодцов-козаков обидели: хоть бы

вы в землю закопались,—и там я вас найду!» Он начал бранить поляков, особенно

Сепявского, который, будучи отпущен на честное слово, не заплатил окупа. Татары

непременно требовали со Львова окупа. Хмельницкий ссылался на них и представлял

депутатам, что ему невозможно сделать уступки, потому что нужно спровадить татар и

заплатить им, — иначе они будут делать опустошения *). Депутаты должны были с