Богдан Хмельницкий

шкатулки отсчитал им пятьсот тысяч талеров; этого недоставало: наложена была

поголовная подать на русский народ для заплаты союзникам. Татары, повадившись

лакомиться в Украине, почитали позволительным распоряжаться по произволу в земле

союзников и уводить в плен женщин. Распространилась ужасная дороговизна: хлопы,

евшие все готовое в походе, приходили домой и заставали семейства в скудости. Иное

дело прошлый год: тогда много богатств из панских палацов перенесено было в

козацкия хаты; но все это давно было распродано московским и турецким купцам за

безделицу; много поживились тогда русские хлопы на полях пилявских; теперь не то:

два месяца простояли украинские удальцы под Збаражем, а получили только

удовольствие посмеяться над голодными врагами, если же чтб и отняли у неприятеля,

то это все доставалось ненасытным татарам, которые считали себя в праве подгонять

русских нагайками в сечу, чтоб самим не отваживаться на опасность. Пришла осень;

мужики не взялись за цепы, которыми летом били поляков, сравнивая их с соломою:

молотить нечего было. Такое же состояние постигло тогда и Белоруссию, где, вдобавок,

к ужасам войны и междоусобия присоединился хлебный неурожай. Тогда в пределы

Московского государства набегало много народа разного сословия: шляхта бежала от

хлопского мятежа, а крестьяне от голода: цена за четверть ржи доходила до двух

рублей, чтб в те времена было чрезвычайно высоко, и бедняки погибали от голода 2).

Между крестьянами распространилось стремление уходить в московские владения на

селитьбу, как в обетованную землю. За беглецами гнались, но не успевали догонять.

Кроме войны и хлебного неурожая, большим утеснением народу и в Польше и в Литве

служили усиленные поборы на войско, которое пришлось содержать в большем числе и

с ббльшими издержками: прежде выдавалось жолнерам обыкновенно пятьдесят злотых

за четверть года, но в 1648 г. канцлер Оссолинский, по случаю открывшейся войны

против Козаков и татар, установил платить по 120 злотых, чего никогда не бывало 3).

Но это все было еще начало; еще не всмотрелись в Зборовские статьи.

Польский сейм утвердил Зборовский договор после всеобщего ропота; этот договор

был написан кратко, потому что паны не имели духа ни писать, ни читать его. Послы

согласились на унизительный, как они говорили, договор, потому что желали доставить

своим братьям, украинским шляхтичам, способ возвратиться на родину. «Но они,—

говорит украинский повествователь,—помнили этот договор только до тех пор, пока,не

перестали смотреть на окровавленные трупы своих соратников, а потом снова начали

свои злобства». Зборовский договор был нарушен в одной из главнейших статей своих

на том же сейме, на котором был утвержден.

В нем было сказано, что митрополит киевский имеет право заседать

*) Истор. о иирез. бр.

2)

А. Ю. и 3. Р., Ш, 372, 374.

3)

Ibid., 399.

337

в сенате. Сильвестр Коссов, в сопровождении знатного духовенства, отправился в

Варшаву занять свое место, купленное для него ценою крови. Во прежде появления

его, в сенате открылось предварительное совещание, на котором толковали: допустить

ли грекорусского первосвященника в сенат или отказать ему?

Этот вопрос завязали римские епископы. «Сидеть и рассуждать с духовенством

схизматическим — большое оскорбление римско-католической вере,— говорили они,

—за это нас в Риме назовут защитниками раскола, и папа произнесет клятву на целое

королевство».

Светские сенаторы, часто недовольные притязаниями духовных особ, протестовали

против такой выходки.

«Напрасно духовные отцы беспокоятся,—говорили они, — решения сената зависят

не от одних духовных, но и от светских. Русская земля присоединена к королевству на

условиях, с сохранением прав духовных и гражданских, а митрополит киевский есть

примас русской церкви. У нас заседают кальвины и лютеране; есть между нами

почтенные особы греческой веры, и они не делают зла, напротив, подают благие для

отечества советы».

«Это иное дело,—возражали духовные,—мы терпим диссидентов и схизматиков,

потому что они, как люди светские, подают голоса в делах отечества, не касаясь

религиозных вопросов; иное дело духовные—хотя бы диссиденты, хотя бы схизматики.

Они не должны находиться вместе с нами. Владислав Ягелло допустил на совещание

гуссита, прибывшего из Чехии; тогда кардинал Олесницкий вышел из сената и

наложил на королевство интерднкцию. После такого примера можем ли мы дозволить

входить в общение с нами главе отступников, неприятелю св. отца?»

«Этого требует трактат,—говорили светские,—он заключен королем и

коммиссарами. Неужели покажем пример крайнего вероломства и на первых порах

нарушим Зборовский договор, и притом в столь важном пункте — относительно

религии? Этим мы подадим Хмельницкому повод к новой вражде, чего, быть может, он

только и ждет. Русский народ привязан к своей вере и уважает свое духовенство.

Митрополит человек почтенный и умный; он не станет действовать против отечества,

напротив, получа право, ему принадлежащее, он станет для нас заложником

спокойствия, будет удерживать русский народ в повиновении Речи-Поеполитой. Если-ж