Боги Бал-Сагота

Я взглянул на свой драный рукав и грязную, похожую на клешню руку, что из него выступала. Посмотрел сквозь зависший дым, наполнявший убогую комнатенку, где на низких койках вдоль стен лежали, раскрыв пустые глаза, любители грез – невольники, такие же, как я, порабощенные гашишем или опиумом. Я смотрел на китайцев, тихонько расхаживающих взад-вперед в своих тапочках, разнося трубки или горящие шарики крепкой дряни, выложенные поверх мерцающих огоньков. Я смотрел на Хассима, стоящего скрестив руки перед дверью, словно огромная статуя из черного базальта. А потом, содрогнувшись, закрыл лицо ладонями, когда одновременно со слабым проблеском возвратившейся человечности понял, что этот последний, самый жестокий сон был лишен смысла: я пересек океан безвозвратно, отрезав себя от мира нормальных мужчин и женщин. Теперь мне не оставалось ничего, кроме как заглушить этот сон так же, как я глушил все прочие, – быстро и с надеждой, что вскоре достигну Последнего океана, что лежит за гранью всех снов.

Так случается, когда сквозь завесы, облекающие рассудок зависимых от наркотиков, необъяснимым, непостижимым образом прорываются мимолетные мгновения прояснений.

И я вернулся к своим бессодержательным сновидениям, к своему калейдоскопу иллюзий; но подчас, будто мечом, рассекающим мглу, поверх взгорий, долин и морей моих видений, в мое сознание полузабытой мелодией вторгался блеск темных глаз и гладких волос.

Вы, конечно, спросите: как я, Стивен Костиган, американец, человек, кое-чего достигший и имеющий некоторое образование, докатился до такой жизни в мерзком притоне в лондонском Лаймхаузе[77]? Ответ прост: не будучи пресытившимся распутником, я искал новых ощущений среди тайн Востока. И нашел ответ: Аргонн[78]! О небеса, какие выси и глубины ужаса сокрыты в одном лишь этом слове! Я пострадал от снаряда, был контужен. Бессчетные дни и ночи и ревущий красный ад над нейтральной полосой, где я лежал, застреленный и заколотый штыком, так что моя плоть была разодрана в окровавленные клочья. Но тело мое восстановилось – сам не знаю как. Разум же – так и не сумел.

И беспокойные огни и тени, что мельтешили в моем измученном мозге, волочили меня, безразличного ко всему, вниз по лестнице упадка, пока я наконец не нашел утешения в Храме Грез Юн Шату, где сменил свои кровавые сны на иные – сны гашиша, где человек способен пасть в страшнейшие глубины ада или же воспарить к тем безымянным высотам, в коих звезды видятся бриллиантовыми точками, лежащими у его ног.

И там я видел не звериные видения пьянчуг – я достигал недостижимое, становился лицом к лицу с неведомым и, окруженный космическим спокойствием, познавал непознаваемое. И был по-своему доволен – до тех пор, пока вид блестящих волос и алых губ не развеял мою сотканную из Грез вселенную, оставив содрогаться среди ее руин.

3. Хозяин Судьбы

И Он, кто тебя бросил в это Поле,

Он знает обо всём – Он знает! знает![79]

Омар Хайям

Кто-то грубо тряхнул меня за плечо, и я с трудом вернулся в сознание.

– Хозяин желает тебя видеть! Встать, скотина!

Это был Хассим.

– Отправляйся в ад вместе со своим Хозяином! – ответил я.

Я ненавидел Хассима – и вместе с тем боялся его.

– Вставай, не то гашиша больше не увидишь, – последовал грубый ответ, и я спешно поднялся на ноги.

Следуя за тучным чернокожим, я прошел в глубь здания мимо жалкого вида грезящих, что развалились на полу и которых мне приходилось переступать.

– Собрать экипаж на палубе! – бубнил какой-то моряк со своей койки. – Весь экипаж!

Хассим распахнул дверь, ведущую в глубь притона, и подал мне знак ступать вперед. Я никогда не заходил в эту дверь и мог только догадываться, что за ней располагались покои самого Юн Шату. Но внутри оказалась лишь кровать, какой-то бронзовый идол рядом с курящимся ладаном и мощный стол.

Хассим бросил на меня зловещий взгляд и схватился за стол, будто желая развернуть его. Тот крутанулся, как если бы стоял на поворотной платформе, и пол под ним также сделал оборот, открыв взору скрытый люк, откуда во тьму уходили ступеньки.

Хассим зажег свечу и быстрым жестом указал мне спускаться вниз. Так я и сделал, с вялой покорностью наркомана, и он последовал за мной, закрыв люк над нами на железный засов, что крепился к нижней стороне досок пола. В наступившей полутьме мы спустились по ветхим ступеням – как мне показалось, их было всего девять или десять, – а затем вошли в узкий коридор.

Здесь Хассим, высоко подняв свечу, вновь повел меня за собой. Я едва различал стены этого похожего на пещеру прохода, но тем не менее чувствовал, что ширину он имел небольшую. Однако в мерцающем свете я отметил, что стены были голыми, не считая странного вида сундуков, расставленных вдоль них, – первой моей мыслью было то, что это вместилища для опиума и других наркотиков.

Непрекращающиеся шорохи и редкий блеск красных глаз среди теней выдавали присутствие несметного числа огромных крыс, кишевших во всех кварталах города, что примыкали к берегам Темзы.