– Результат, однако, мало чем отличается, – отозвался я. – Мы не можем сделать ничего, чтобы поймать такого убийцу.
– Верно, – буркнул Гордон. – Мы знаем, кто это сделал, но у нас нет никаких доказательств – ни единого отпечатка. Даже если бы мы знали, где прячется этот афганец, и арестовали его, то все равно не смогли бы ничего доказать – сразу найдутся десятки людей, которые будут готовы подтвердить его алиби. Барон вернулся только вчера. Катулос, вероятно, не знал о его возвращении до сегодняшнего вечера. Он знал, что завтра Роков свяжется со мной и поделится тем, что узнал в Северной Азии. Египтянин знал, что удар нужно нанести быстро, и времени готовить более надежное и продуманное убийство у него не было, так что он послал этого афридийца с тальваром. И мы ничего не сможем тут поделать, по крайней мере до тех пор, пока не обнаружим укрытие Скорпиона. И что барон узнал в Монголии, нам тоже не узнать, но в том, что это напрямую касалось намерений и стремлений Катулоса, можно не сомневаться.
Снова спустившись по лестнице, мы очутились на улице вместе с агентом Скотленд-Ярда по фамилии Хансен. Гордон предложил вернуться в его квартиру пешком, и я с радостью согласился дать ночному воздуху вымести паутину из моего растерянного разума.
Мы брели по пустынным улицам, и в один момент Гордон вдруг крепко выругался.
– Мы будто идем по лабиринту, и ведет он нас в никуда! Здесь, в самом сердце цивилизации, ее прямой враг совершает преступления самого что ни на есть дикого характера, и это ему сходит с рук! Мы все равно что малые дети, которые странствуют в ночи, пытаясь побороть незримое зло… мы имеем дело с дьяволом во плоти, о чьей подлинной личности не знаем ничего, о чьих подлинных намерениях можем лишь догадываться.
Никогда еще нам не удавалось арестовать никого из ближайших приспешников египтянина, а те немногие простофили, которых он использовал и которых нам удалось схватить, умирали таинственным образом прежде, чем успевали что-либо нам рассказать. И вновь я повторяю вопрос: что за странной властью обладает Катулос, раз он имеет влияние над народами столь разных верований и рас? В Лондоне его, конечно, поддерживают, по большей части, изменники и наркоманы, но его щупальца тянутся и по всему Востоку. Посудите сами, какова его власть: она позволила ему послать китайца Ли Куна убить вас, считайте, на верную смерть; отправить Яр-хана, мусульманина, прыгать по крышам Лондона, чтобы совершить убийство; удерживать Зулейху, черкешенку, в незримых оковах рабства.
Конечно, мы знаем, – продолжил он после задумчивого молчания, – что на Востоке существуют тайные общества, которые держатся особняком, надо всеми религиозными предрассудками. В странах Африки и Востока до сих пор есть культы, чьи истоки восходят ко временам Офира[100]
и заката Атлантиды. Этот человек, должно быть, имеет власть в нескольких, а то и во всех таких обществах. Он называет себя египтянином, но правит жизнями и судьбами правоверных мусульман, индусов, синтоистов и дьяволопоклонников. Такого не бывает в природе. Вы когда-нибудь слышали, – он вдруг повернулся ко мне, – об океане, который, как говорят, связан с самим Катулосом?– Ни разу.
– В Северной Африке распространено поверье, основанное на очень древней легенде, что великий лидер цветных рас должен явиться из моря. А я однажды слышал, как один бербер[101]
называл Скорпиона «Сыном Океана».– У них это свидетельствует об уважении, не так ли?
– Да. И все же я порой тому удивляюсь.
16. Смеющаяся мумия
– Такой поздний час, а лавка еще открыта! – неожиданно заметил Гордон.
На Лондон спустился туман, и свет фонарей вдоль тихой улочки, по которой мы брели, мерцал причудливой краснотой, характерной для подобных атмосферных условий. Звуки наших шагов отдавали жутковатым эхом. Даже в самом сердце большого города всегда есть участки, кажущиеся заброшенными и забытыми. Такой была и эта улица. Здесь мы не видели ни одного полицейского.
Лавка, что привлекла внимание Гордона, находилась прямо перед нами, на нашей стороне улицы. На двери никаких надписей не было – только эмблема в виде какого-то дракона. Свет струился из открытого проема и небольших витрин по обе стороны от него. Поскольку это не было ни кафе, ни вход в гостиницу, мы слегка удивились тому, что здесь было открыто. В обычный день, полагаю, ни я, ни Гордон не придали бы этому особенного значения, но сейчас мы были настолько напряжены, что непроизвольно стали подозревать неладное. Затем и случилось нечто такое, что точно не могло быть в порядке вещей.