Нас потянули за одежду, за волосы, швырнули на пол. В глазах у меня померкло, а шассеры набросились на Лу, как муравьи. Она рухнула, неподвижная, под их шприцами. Они убьют ее раньше, чем донесут до костра.
«Она умрет, она умрет, она умрет».
Золото взорвалось у меня перед глазами – и я вскочил на ноги, но было слишком поздно. Игла вонзилась мне в шею, и мир снова погрузился во тьму.
Я очнулся от криков.
От дыма.
Шорох сена у ног и твердое дерево за спиной. Тугие путы на запястьях. В животе скрутило. Я с трудом открыл глаза, но не сразу смог что-то разглядеть. Все плыло.
Факелы.
Они мерцали в темноте, отбрасывая оранжевую дымку на округу. На лица. Лиц было так много. Весь город собрался на улице. Вздрогнув, я понял, что стою над ними.
Я тут же распахнул глаза.
Столб.
Меня привязали к столбу.
Осознание всего происходящего захлестнуло меня, сбивая с толку. Лестница собора, деревянный помост, ощущение чьего-то тепла совсем рядом.
– Лу.
Язык заплетался из-за болиголова. В голове стучало. Я изо всех сил попытался вытянуть шею.
– Лу!
Ее волосы рассыпались по моему плечу, голова свесилась. Лу мне не ответила. Она была без сознания. Я напряженно пытался разглядеть ее, но тело отказывалось повиноваться. По крайней мере, шассеры вытащили из нее стрелы с синими наконечниками. Одели Лу в чистую сорочку. Во мне тут же вспыхнул гнев. Какой-то шассер раздевал Лу? «Но зачем?»
Я взглянул на свою простую рубашку и шерстяные брюки. С меня сняли ботинки.
«Кожа не горит».
Синие мундиры выстроились вдоль улиц в баррикаду. Они держали толпу на расстоянии. Я прищурился и медленно моргнул, ожидая, когда в глазах прояснится. Филипп стоял среди шассе-ров. Жан-Люк тоже. Я узнал его черные волосы, толстую шею и бронзовую кожу. Он не смотрел на меня, его внимание было сосредоточено на Селии, которая стояла впереди толпы со своими родителями. Поблизости не было ни Коко. Ни Бо. Ни Клода, ни Блеза, ни Зенны.
Никого.
– Лу, – позвал я, стараясь не шевелить губами, чтобы мой голос звучал тихо, и попытался подтолкнуть ее локтем. Руки не двигались. – Ты слышишь меня?
Кажется, она пошевелилась. Совсем чуть-чуть.
Послышались новые крики, когда из толпы вырвался ребенок. Маленькая девочка. Она бежала за… мячом. Она бежала за мячом. Тот подкатился к помосту.
– А ты не такой высокий, как я думала, – задумчиво произнесла она, глядя на меня из-под золотисто-каштановой челки.
Знакомый голос. Веки у меня затрепетали. Девочка раздвоилась. Нет – к ней просто подошел бледный мальчик с темными кругами под глазами. Он взял ее за руку, лицо его было серьезным. Я никогда не видел его раньше, но почти узнал его лицо.
– Не теряйте надежды, мсье, – прошептал он.
Еще один крик. Вперед шагнул шассер, чтобы их прогнать.
– Я… тебя знаю? – Я не мог толком выговорить слова.
– Le visage de beaucoup, – сказал мальчик с улыбкой, от которой становилось не по себе. Эта улыбка дрожала и покачивалась у меня перед глазами. Яркая в свете огней. – Le visage d’aucun. – Мальчик ушел, и его голос стих.
«Лицо, что можно видеть всюду, но вот запомнить – никогда».
Какая-то бессмыслица. Чепуха.
– Лу, – взмолился я уже громче. Отчаянно. – Очнись. Ну же!
Лу не очнулась.
Властный смех раздался рядом. Золотые узоры. Нет… волосы. Появился Огюст с факелом в руке. Пламя горело не оранжевым огнем, а черным, как смоль. Адское пламя. Вечное пламя.
– Очнулся. Хорошо.
Позади него на платформу поднялись Гаспар Фосс и Ашиль Альтье. Гаспар улыбался в ожидании, Ашиля же, казалось, коробило происходящее. Он взглянул на меня всего на секунду и пробормотал что-то Огюсту, который нахмурился и сказал:
– Это не имеет значения. – Огюст посмотрел на меня. – Плоды твоей балисарды, возможно, и не смогли обуздать этот ужасный пожар – пока нет, – но ее дерево, несомненно, привело нас к этому знаменательному дню. – Он взял прядь волос Лу. – Мы сделали клетку специально для вас двоих. Какой печальный конец, да? Погибнуть от своей же собственной балисарды.
Я ничего не сказал – только уставился на него. Огюст пожал плечами и осмотрел факел.
– Хотя, полагаю, последний удар нанесет все же не балисарда. Возможно, стоит поблагодарить священников за то, что они потерпели неудачу. Теперь ты будешь гореть вечно.
– Как и твой… город, – выдавил я.
Эти слова дорого мне обошлись. Я подавился желчью и закашлялся от дыма. Ашиль вздрогнул и отвернулся. На этот раз он не вмешивался. И не сказал ни слова. Да и что он мог поделать? Костер уже сложен. Ашиль бы просто сгорел вместе с нами.
Усмехнувшись в последний раз, Огюст развернулся и обратился к королевству.