Боги и лишние. неГероический эпос

Дорожка к морю – крупный гравий, мокрый после ночной росы, – сходила к пляжу, и Антон шел осторожно, чтобы не поскользнуться. Пляж был публичным, но о нем почти никто не знал: маленькая бухта, зажатая между скалами, с мелкой галькой и темным, вечно влажным песком. Так рано утром – чуть позже шести – на пляже никого не было, и чистая прозрачная вода расстилалась перед ним гладким обещанием освежающего холода. Перед входом в бухту чуть покачивались белые яхты с собранными парусами; их голые мачты пытались дотянуться до синего-синего неба, в котором медленно разгоралось бледное оранжевое солнце, готовясь двинуться вдоль берега на запад. Трудно было поверить, что в Москве еще лежит снег. Трудно было поверить, что есть Москва.

Туристы сюда не ходили: хоть и мелкая, а галька. Туристы, приезжавшие на Сен-Жан-Кап-Ферра, предпочитали пляжи Пассабль и Палома с их привезенным издалека и аккуратно насыпанным поверх камней белым песком, с их красивыми ресторанами и удобными лежаками, с их легко угадываемой публикой, много раз слышанной музыкой и дорогим алкоголем.

На маленьком безымянном пляже ничего этого не было: лишь мелкая галька и чистое море. Ничего больше Антону Кляйнбергу и не было нужно.

Апрель – холодная вода. Еще лучше. Антон положил полотенце у лениво колышущихся волн и огляделся: он был один. Даже летом, в сезон, мало кто приходил на этот пляж – редкие случайные люди. Летом чуть дальше от берега пловцов поджидали медузы. Они жалились, оставляя на теле красные пятна, которые горели и жгли кожу, и их нужно было мазать уксусом. Уксус пах кислым, и ожоги проходили долго, оставляя после себя память о неприятном. Сейчас медуз не было: холодно для медуз.

Иногда он встречал здесь старого англичанина. Собственно, Антон решил, что тот – англичанин: они никогда не разговаривали, лишь кивали друг другу, держась в разных концах узкого пляжа, делая вид, что сжатое скалами пространство принадлежит каждому из них. Англичанин располагался дальше от воды – у зонтичных сосен, обрамлявших бухту неровным полукругом, Антон же держался ближе к морю. Англичанин всегда читал и никогда не плавал. Антон всегда плавал и потом лежал на неудобной гальке, проникаясь чувством одиночества и тишины, наполняясь им, чтобы унести в свою жизнь, где одиночества и тишины давно не случалось.

Антон зашел в холодную воду по колено, постоял, привыкая, разглядывая снующих рядом маленьких рыбок. Они его не боялись, но и не интересовались им, занятые своими делами. Солнце начинало согревать мир, и Антон надеялся, что, когда он выйдет на берег, его будет ждать теплая галька.

Вилла Ле Паради-сюр-Мер оправдывала свое название – Рай-у-моря. Потому Кляйнберги ее и купили: хотелось рая у моря на Лазурном берегу.

Скрытый высокими кипарисами от чужих глаз въезд с дороги, массивные металлические ворота, за которыми открывались парковка и фасад двухэтажного дома, выкрашенного в теплую желтую краску. Мраморная лестница с широкими перилами, вдоль которых в больших терракотовых горшках цвела разных оттенков герань. Каменный пол нижнего этажа холодил босые ноги в жару, и сквозь открытое пространство – туннель нескончаемых арок из кованого железа, обложенных разноцветным кирпичом, – открывался вид на просторную – метров в триста – террасу за раздвижной стеклянной стеной.

Терраса выходила на другую сторону дома, откуда были видны их голубой-голубой бассейн с белыми лежаками по периметру и – дальше – ярко синее море и белые яхты в заливе Сен-Жан-Кап-Ферра. Из-за цветового соответствия казалось, что море является продолжением бассейна, да и весь мир Сен-Жан-Кап-Ферра с богатыми виллами, окруженными насыщенной яркой зеленью скрытых за высокими заборами садов, казался Кляйнбергам продолжением их Рая-у-моря. Рая, откуда их не выгонят ни за какие грехи: они купили свое право на рай. За деньги.

К часу дня на террасе становилось жарко даже весной, но, если нажать кнопку на стенке, выезжал медленно раздвигавшийся белый навес, закрывая людей от средиземноморского солнца. На террасе стояли глубокие плетеные кресла с мягкими светло-бежевыми подушками, три шезлонга и низкий плетеный стол, покрытый стеклом. В углу прятались от жары холодильник с алкоголем и другими напитками и высокий плетеный шкафчик с бокалами разного предназначения.

В саду за бассейном белела ажурная беседка с уютным куполом, в которой сидела Дора Кляйнберг и смотрела на качавшегося в гамаке маленького Аркадия: она ждала, когда мальчик заснет. Они приехали во Францию неожиданно – на три дня и не успели оформить визу для няни, поэтому Дора должна была сидеть и надеяться, что сын угомонится и позволит ей заняться собой. Она, впрочем, знала, что Аркадий никогда не спит днем.

– Валентин… – Найман, глухой голос с трещинкой, сразу хочется прислушаться. – Поймите, мы заказали это социсследование, потому что проблема серьезная: нас не любят, и есть за что. По крайней мере, в народном сознании.