Отрезвевшие румыны больше в пассажирский вагон не наведывались, а в Рыльске Ксения Павловна, Валя и учительница сошли с поезда.
Марк теперь был в беспрерывном движении. Владимиров, Абдулла, Никифоров, Котов — все они делали лишь часть того, что должно было составить целое. Никифоров не знал, зачем Марку потребовался странный ошейник для дога. Абдулла, ругаясь, шил этот ошейник, который почему-то обязательно должен был быть сделан из мягкой белой кожи и на точно указанном месте иметь вшитые крючки. Человек, отправившийся к партизанам на поиски маленькой мины с взрывателем, добывший две таких мины и пронесший их через много опасностей — а это был Котов — не имел представления, зачем нужны эти слабые, с малым зарядом снаряды. Владимиров, по просьбе Марка, стал рабочим топливного склада, с которого в немецкие дома развозился уголь. Это он внес вместе с углем коробку в подвал дома Бидо. Ольга принесла эту коробку в свою комнату, вынула из нее белый полукирпич, а из маленькой коробочки металлический карандаш, и спрятала всё это в ящике комода.
Воля Марка руководила разрозненными действиями многих людей, и только он да Дробнин знали, что линии всех этих действий пересекаются в пространстве совсем близком, а в месте пересечения стоит дом, окруженный высокой металлической решеткой и охраняемый часовыми и в доме — невысокий лысоватый человек с бледным пухлым лицом.
А потом вдруг страшный провал Кулешова. Большой царап еще не вполне готов, многое решено, но не исполнено, еще должен Котов со своим отрядом пройти лесами к Рыльску — и тут провал, необходимость новых решений, необходимость знать, какие сроки у них остались, и сознание, что большой царап должен быть произведен, что он — завещание Кулешова.
Эти новые обстоятельства и заставили Марка искать встречи с теми людьми из Москвы, что направили Иголина на след Кулешова.
«Давайте, Суров, отметим нашу встречу», — сказал Шаров. — «Хотите выпить?»
«Вы мне уже предлагали выпить там, на Лубянке… Не хочу», — сказал Марк. — «Не ручаюсь, что не отравите». Он открыто и спокойно смотрел на Шарова.
«Ну, до выяснения причины, по которой вы пожелали с нами встретиться, нам травить вас нет смысла», — спокойно сказал Шаров, но в его глазах мелькнули искры, скорее всего он ненавидел Марка в эту минуту. — «У вас прескверная манера говорить то, что вы думаете», — продолжал он. — «Для конспиратора, подпольщика, главаря Черной кошки вроде вовсе не годится».
«В данном случае я хотел бы, чтобы вы, Шаров, воспользовались моей манерой и говорили то, что вы думаете», — сказал Марк. — «Вы через Иголина выдали немцам Кулешова, зная, что немцы его ищут. В чем смысл этого предательства?»
Шаров очень внимательно поглядел Марку в глаза и усмехнулся. «Не допускаю мысли», — сказал он, — «что вам неясен смысл этого».
«Но допустите, что неясен», — упорствовал Марк. — «Допустите, что вы слишком высокого мнения о моем уме и сообразительности. Допустите, что в действительности я глуп и ничего не понимаю».
«Человек, подумавший о себе самом, что он глуп, уже не глуп», — опять усмехнулся Шаров. — «Но я пойду вам навстречу. Мне неясно, зачем вы завели этот разговор, но я постараюсь идти по вашему руслу так далеко, как смогу. Я к делу Кулешова отношения не имел, но скажу вам то, что вы и без меня знаете. Уничтожение отечественной крамолы для нас важнее всего на свете. Не кривитесь от этого слова, всё, что тут происходило и происходит — крамола. Для вас это может быть восстание душ, искание правды, а для нас — бунт, ничего больше. И вы понимаете, конечно, что иначе мы на это дело смотреть не должны и не можем. Если мы хотим уцелеть, мы должны исключить из жизни элементы бунта и восстания против нас. Мы и делаем это. Неужели вы не понимаете, Суров, что нам не столь уж и важно, сколько наших людей погибнет в этой войне и какие люди останутся? Даже не столь важно, как долго еще будет война, а вот не оставить Кулешова, вас, Дробнина и всех, кто с вами, таких, например, как ваша Мария или этот сапожник Абдулла, это для нас задача номер один. Неужели не понимаете?»
Какая-то новая мысль заставила Шарова резко оборвать свою речь. Теперь, уже откровенно ненавидя, он взглянул на Марка.
«Понимаю», — сказал он. — «Вы дадите мне говорить, сколько мне угодно и будете вылавливать в моих словах то, что вам нужно. А нужно вам нечто очень простое. Вы хотите знать, что нам известно о ваших делах и следует ли ждать, что мы нанесем вам новые удары. Так ведь?»
«Следует ли ждать, что нанесете?» — открыто спросил Марк.
Шаров в задумчивости покачал головой словно не зная, что сказать.
«Во всяком случае, пока мы вместе, вам нечего бояться новых ударов. Не думайте, что мы будем вам мстить за Иголина. Он был человеко-дерьмо, что его жалеть?.. Пока мы вместе, вам нечего бояться новых ударов», — повторил он многозначительно.
«Но вместе мы будем час или два, а потом разойдемся», — сказал Марк.