Боги молчат. Записки советского военного корреспондента

В сопровождении Коровина, я отправился туда, откуда шла стрельба и где должна была быть неизвестная нам воинская часть власовцев. Власов приказал, если я найду, вывести ее за пределы города. Мы достигли гостиницы «Флора», здесь вдоль улиц уже пели пули. По дороге нас несколько раз останавливали чехи — мужчины и женщины. Они со слезами обнимали нас, что-то говорили о братьях-славянах.

Мы перебегали улицу, когда из дома, к которому мы бежали, выглянуло знакомое лицо. Тот самый командир роты, который встретил нас под Штеттином. Оказалось, что это его рота, посланная вперед командиром полка, ввязалась в драку чехов с немцами. Немцы стреляли издалека, но было ясно, что они готовят атаку. Постараются подавить восстание в самом начале.

Может быть, я и исполнил бы приказ Власова и увел роту, но немцы в этот момент перешли в наступление, и нам ничего не оставалось, как обороняться. Коровин раньше меня перебежал к ротным пулеметчикам и попросил дать ему пулемет. Я добежал до него и лег рядом. На улице показались немецкие танки. Какая-то девушка, посланная чехами, вздрагивая от возбуждения, от страха, сказала нам, что немцы ввели в город дивизию эсэсовцев. Дело принимало грустный оборот. Танки могли бы смести нас, но когда они двинулись в нашу сторону, из домов выбежали юркие люди. Они подожгли два танка, остальные три попятились назад. Через двадцать минут смелые поджигатели были с нами. Чешские юноши, безумие только что пережитого в глазах. Поручик, командир роты, позвал меня к себе. Боже, почему он был так счастлив! Он сказал, что хоть раз в жизни доведется подраться от души. Гармонист был тут, он опять играл Варяга. Я сказал ребятам, что выхода для нас из этой мышеловки нет, позади стоят немецкие части, выставившие пушки прямо на улицах. Если мы пойдем назад — они сметут нас. Пушки я видел, когда направлялся сюда. Но мое мрачное заявление никого не напугало. Гармонист оторвал голову от гармони, он всё время ложился на нее щекой, и сказал, что у нас уже давно выхода нет.

Из власовского штаба до нас добрался поручик, приказ тот же: отойти из города. Он был бледен, даже глаза у него стали бледными. Сказал, что они шли вдвоем, но немцы схватили их. Его спутника застрелили, а его пытались доставить в свой штаб. Он вырвался, удалось добежать до нас.

Немцы опять двигались на нас, мы заняли места. До вечера мы отбивали их наступление, но оно не было сильным.

Та же девушка принесла новое сообщение: на недалекой площади концентрируются эсэсовцы с танками. Я попросил поручика, пришедшего от Власова, еще раз рискнуть жизнью — какой риск мог быть большим, чем находиться с нами? — пробраться на западную окраину Праги, и дальше, пока не повстречаются части первой дивизии или того полка, к которому принадлежит рота. Послал с ним Коровина.

Нас, русских, было около сотни человек, да еще человек сорок молодых чешских ребят, вооруженных чем попало. Если немцы по-настоящему поведут дело, мы пропали. Всё, что они делали до этого, было прощупыванием наших сил. Поручик сказал, что ночью они наступать между домами не посмеют. Гармонист бойко вел мелодию, всё тот же Варяг.

Я в эту ночь долго говорил с поручиком — веселый, жизнерадостный парень. Действительно, из ташкентской пехотной школы имени Ленина. О его молодой жизни можно было бы поэму написать, но конец этой поэмы от меня нужно узнать.

К утру немцы подготовились. Когда рассвело, мы увидели танки, занявшие выгодные им позиции. На крышах высоких зданий теперь были пулеметные точки. Почему немцы все-таки начали утро очень вяло, я не знаю, может быть преувеличивали наши силы. Они вели беспрерывный пулеметный обстрел, но большого вреда нам не причиняли.

Часов в десять утра они пошли на нас. Поручик приказал всем умолкнуть, ждать, пока подойдут. Я был рядом с ним, и он сказал мне, что патроны на исходе, у некоторых ребят осталось по два-три патрона, и он хочет, чтобы немцы более близко с нами познакомились. Он смеялся загорелым, молодым лицом хоть и понимал — все тут понимали — что мы обречены.

Немцы, ободренные нашим молчанием, пошли теперь открыто. Поручик собрал всех нас в одном доме, сказал, что на пощаду нам рассчитывать не приходится и лучше ударить хоть раз, но от всего сердца. Я был согласен с ним.

Танки прошли мимо нас, они стремились к тем домам, в которых мы были вчера вечером. Теперь немецкие пехотинцы были в пределах нашей досягаемости. Это не были эсэсовцы, а самое жалкое воинство, какое только можно себе представить. Какая-то часть из запасных. Мы с яростью напали на нее, и она сразу же побежала. Ребята догоняли несчастных вояк, ударом кулака, ударом приклада валили их с ног. Танки шли следом, но стрелять не могли, так как мы смешались с немцами.

Мы катились вместе с ними до какой-то площади и тут уперлись в другое немецкое воинство. С этим на кулаках драться не будешь! Эсэсовцы. Мы оказались в полукольце, и они с трех сторон пошли на нас. Поручик выбежал вперед, громко и весело крикнул:

— Братья — товарищи, стоим насмерть!