Боги молчат. Записки советского военного корреспондента

Марк был сердит на Наташу, а та, зардевшись, проговорила:

„Правда, об этом стыдно говорить. Но ведь все говорят. В этом новый человек проявляется. Ведь так, Марк?“

„Хорошо, что тебе еще хоть стыдно“, — сказал он.

„Ты никому не рассказывай, а то засмеют меня“, — попросила она.

„Чего не рассказывать? Что это просто, как стакан воды?“

„Нет, не рассказывай, что я призналась, как мне стыдно говорить об этом. Будут считать отсталой“.

После Наташи, Лена. Предложила погулять. Нахмуренное, решительное выражение глаз. Вскинутая вверх голова. Видно было, что разговор задумала серьезный. Марк шагал рядом. Им всё еще владело тяжелое чувство, оставленное в нем Наташей. Шли по саду. Днем в нем мало гуляющих. Радостная тревога вошла в Марка. Показалось, что Лена позвала его, чтобы заговорить так, как он хотел, ждал.

„Я хочу с тобой поговорить откровенно“, — сказала она. — „Уже давно собираюсь, да всё как-то не получалось“.

Марк молчал.

„Ты читал уже?“ — спросила Лена.

„Что?“

„Без цветов“.

Да, Марк читал. Эта повесть только что появилась. В ней срывались последние покровы с любви. С цинической откровенностью старик-писатель описывал отношения без цветов. Со старческой блудливостью смаковал подробности. Да, Марк читал. Стыдно, противно, тревожно было, но читал. Последнее откровение.

„Это то самое, о чем я тебе всегда говорила!“ — сказала Лена. Голос дрожал. — „Нам надо покончить со старыми представлениями о любви и о прочей ерунде. Если я, как женщина, чувствую к тебе влечение, то ничто не может мне помешать принадлежать тебе“.

Надежда в Марке погасла. Стало скучно и противно. Скорее всего, Марк любил Лену, но какая любовь может выдержать то, что она говорила ему?

„Не мямли, Марк“, — нападала она. — „Всё совершенно ясно и понятно. Я ведь вижу, что ты чувствуешь влечение ко мне. И я к тебе чувствую. Мы с тобой новые люди, Марк“.

Лицо Лены заливала краска. Подавляла смущение. Девушка нового мира, ей казалось, что именно так надо разговаривать. Марк молчал.

„Ах, ты удивительный мещанин, Марк! Пережил много, а всё как-то странно на вещи смотришь. Ищешь несуществующей красоты отношений. Одним словом, я согласна“.

„Что?“ — не понял он. — „На что ты согласна?“

„Согласна принадлежать тебе“.

Здесь уместно высказать авторское утверждение — Лена действительно любила Марка. Если бы не любила, сказать такое не решилась бы. Беда состояла не в том, что и как она сказала, а в том, что поколение Лены и Марка было духовно беспризорным. Его пробудили к жизни, привили разрушительные свойства революции, но созидательных идей не дали. Уничтожив прежние понятия о красоте человеческих отношений, новых не создали. Оставили человека голым на голой земле.

И если всевозможные вывихи тех лет больше всего в словах выражение находили, а во всем более существенном молодежь оставалась хорошей и чистой, то это ведь потому, что русская натура всегда была здоровой и от слов, подобных тем, что Лена произносила, не умирала. Что же касается Марка, то о нем совсем другое должно быть сказано. Врождено в него было вот такое, если хотите, отсталое, отношение к тем вопросам, которые Лена, по чистоте своей и революционной неразумности, обнажала перед ним. Может быть, это можно назвать мужицкой дикостью и невежеством, но для Марка частица тетки Веры в каждой женщине жила. Святое отношение к женской любви в нем ничто подавить не могло, к настоящей, конечно, любви, и поэтому, когда Лена наотмашь хлестнула его словами, он побледнел, взглядом по верхушкам деревьев забегал, словно ответа просил, но в действительности не ответа просил, а себя сдерживал, чтобы Лену по ее пухлым губам не ударить за то, что губы эти такое исторгать могут. Но сдержался. Оттолкнул ее от себя и сказал. Глухо, с тоской:

„Я не хочу! Понимаешь, не хочу! Всё, что ты говоришь — отвратительно. Я знаю, что ты не такая, но между нами баррикада из твоих слов. Я не могу перетащить через нее мою… любовь к тебе“.

Марк тогда ушел. Лена что-то крикнула, но он не остановился.

Ночь наступила, а он всё еще по городу бродил. В какой-то пивной, уже поздно ночью, встретил женщину. Знакомое выражение глаз. Зовет, сулит. Марк пошел с нею. Всё было просто и ясно. Она хотела его. А он знал — мимолетное, в сердце не проникающее. Где-то в темном переулке ввела в комнату. Воздух состоял из запаха пудры и духов. Кровать была жаркой и тоже пахла пудрой и духами.

Потом до утра ходил по набережной. Заполненный отвращением.