Боги молчат. Записки советского военного корреспондента

Марк помнит. Солнечный день. Войска оцепили улицы. По мостовой двигался огромный черный катафалк. Черные лошади с красными султанами. За катафалком шел человек. Покатые плечи, опущенная голова. Сталин. Один. Позади толпа обитателей Кремля. Но Сталин один. Никто не смел приблизиться к нему. Марк это видел. Знакомый инженер пустил его на постройку. Оттуда была видна улица, с которой прогнали москвичей. И процессия. И одинокий человек с покатыми плечами.

На кладбище гроб опустили в землю. Этого он уже не видел, знал по рассказам. Склонившись, Сталин взял пригоршню земли. Бросил на крышку гроба. Все заторопились, хотели повторить его жест, но он дал знак — и красноармейцы засыпали могилу. Сталин долго стоял у могильного холмика. Знал ли он, что думают о смерти Аллилуевой его приближенные? Что думают о ней люди, прогнанные с улиц, по которым двигался погребальный кортеж?

Марк тогда был поражен этой смертью. Невольно стал собирателем фактов, слухов, предположений. Даже теперь, когда он многими годами отделен от нее, в нем живет эта картина. Восстановленная по кусочкам фактов. Дополненная воображением. Может быть, не абсолютно точно копирующая события, но близкая им. Вот и еще деталь этой картины:

Через две недели, ночью, у ворот кладбища остановились автомобили. Сталин. Как и тогда, при похоронах, он молча прошел вглубь кладбища. Вслед понесли что-то тяжелое. Оно оттягивало руки десятка сильных носильщиков. Памятник на могилу жены.

По ночам у кладбища затихали моторы. Понурив голову, к могиле проходил Сталин. Долго, иногда до утра, сидел он здесь на скамейке. Бледный свет падал на камень памятника. Откуда? Стена древнего монастыря подходит к самому кладбищу. В угловой башне светилось небольшое окошко. Свет из него боролся с ночной тьмой, достигал могилы. Однажды Сталин сказал в темноту позади себя:

«Есть здесь кто-нибудь?»

Подтянутые тени. Он послал их узнать, кто там, за окном, в котором свет. Вернувшись, доложили:

«Две монахини. Молятся всю ночь. Древние старушки».

Потом свет исчез. Сталин пришел к могиле. Рисовалась стена монастыря. Расплывчатым видением висела башня. Но светящегося окна не было. Он послал в башню и, вернувшись, посланные доложили:

«Свет из окна беспокоил товарища Сталина. Монахини выселены из башни, окно замуровано, за ним поставлен часовой.

Резко, словно его подтолкнули снизу, поднялся Сталин со скамейки. Голос его сорвался на крик:

„Дуррраки! Вернуть! Вернуть их на место!“

Путаясь ногами, он побежал по кладбищенской дорожке. Повторял опять и опять:

„Дураки! Ах, какие дураки!“

У окна вагона Марк снова думал об этой смерти. Но как всегда до этого, он знал: последнего звена нет, и никогда не будет. Нет тех тайных тридцати минут. Но многое другое включено в картину, нарисованную им. Вот еще:

Через ворота Кремля проходит маленькая старушка. Мать Надежды Аллилуевой. Встречается со Сталиным. В ее старых глазах тот читает столько мудрого осуждения, что отводит взор. Дочь уводит мать в дальнюю комнату. До самого вечера они остаются вдвоем. Только маленькая Светлана приходит к бабушке.

Было время, когда Сталин и эта маленькая женщина не скрещивали ненависть глаз. Всё началось тогда, когда Сталин стал всемогущим. Деревню гонят в колхозы. Какие-то люди с железными сердцами действуют так, словно попали в завоеванную страну. Повсюду беда. Аресты, избиения. Показательные суды. Расстрелы.

К старой Аллилуевой многие люди идут с мольбой: „Езжай в Москву, повидай Сталина, расскажи ему“. Она едет. Зять выслушал ее в присутствии жены. Сказал спокойно, как будто совсем обычное:

„Чтобы раз и навсегда прекратить эти разговоры, я отвечу вам откровенно. Всё, что вы мне рассказали, я знаю лучше вас. Объяснять вам, почему это нужно, нет смысла, вы всё равно не поймете. Как матери моей жены, я не хочу запрещать вам встречаться с дочерью. Но обращаться ко мне с рассказами о том, как партия сокрушает своих врагов, не позволю“.

„Иосиф, но это не враги!“ — вскрикнула Надежда.

„Это враги, Надя!“ — упрямо сказал Сталин. — „И твоя мать является агентом этих врагов. Пусть эта старая дура не лезет учить меня!“

Хлопнув дверью, он ушел.

С тех пор при встречах Сталин обдает старуху ненавистью своих кошачьих глаз. А она, робкая и застенчивая со всеми, смело смотрит ему в лицо.

После приезда матери, жена будет встречать Сталина угрюмым взглядом. Потом она не выдерживает. С надеждой и мольбой идет к мужу:

„Иосиф, останови своих опричников! Они губят народ, губят тебя!“

„Надя, я запрещаю! На мне ответственность. Я должен довести дело до конца!“

„Но дело ты топишь в крови. Ты его уже утопил!“, — звенящим голосом прокричала жена.

„Молчать! Ты забываешь, что ты — только жена!“

„Я не только жена, я — член партии, как и ты!“

Такие столкновения ничем не кончаются. Сталин уходит от жены, а та бьется в истерике.

Однажды она приходит на заседание политбюро. В нем люди, назначенные Сталиным. Покорные ему. Безгранично покорные.

„Как член партии, я требую слова!“ — говорит Аллилуева.

„Что ты хочешь доложить? О чем говорить?“ — раздраженно приподнялся с места Сталин.