Боги молчат. Записки советского военного корреспондента

После той ночи Марк избегал встреч с Леной. Да и она, по-своему истолковав отделение Марка, не искала их. Виделись, конечно, в университете, на комсомольских собраниях. Здоровались, но тут же и расходились. Марк при таких здравствуй-прощай встречах глаза в сторону отводил, краснел. Сознавал, что краснел, и от того становился угрюмым, торопился уйти. Что во всем этом видела Лена, сказать трудно, но видела что-то свое. И, может быть, это совсем правдой не было. Даже наверное не было! Марк глаза отводил и в лице менялся вовсе не потому, что она неприятна ему была. Мысли она в нем стыдные теперь вызывала, в этом всё дело! Не прошла бесследно та ночь, когда в комнате, заполненной запахом пудры и духов, Марк зверя в себе почувствовал. Отвращение к той ночи было, но нет-нет да и вспыхивали в нем мысли о горячем женском теле. Невольно на Лену эти недобрые мысли переносились. Теперь как-то уж очень остро видел он Лену.

Грудь высокая, того и гляди кофточку разорвет. Ноги загорелые. Мысленно раздевал Лену. Стыдился. Но остановиться не мог. При встречах отводил глаза в сторону, мрачнел. Словно ему было неприятно с ней повстречаться. А на самом деле — мысли о Лене обнаженной.

Наташа была словно сестра меньшая. Хотелось защитить ее. Нельзя сказать, что он был влюблен в нее. И она не была влюблена. Но им было хорошо вдвоем. От нее на Марка веяло чем-то родным. Любил наблюдать ее тоненькую фигурку. Любил ее способность задавать самые неожиданные вопросы. Но и Наташа хотела быть передовой. Идеалом для нее была Лена. Тут, пожалуй, и причина, по которой Марк хотел Наташу от опасности уберечь. Удавалось убедить Наташу, что в страстном искании новых отношений, которому молодые тогда поддались, много нелепого. Наташа соглашалась. Но на ней скрещивались разнохарактерные влияния. Согласившись, она могла на другой же день вернуться к старому.

Однажды было такое. Теплый осенний день. Наташа перехватила его во дворе и повела вокруг газона. Излюбленное место прогулок. Марк как раз решал, куда ему пойти. Юра Вегун звал на троцкистское собрание. Но ему больше хотелось пойти в клуб. Лена делала в клубе доклад. О новой морали. Собственные взгляды развивала. Наташины мысли, между тем, были заняты совсем другим. Она спросила Марка, держа его за рукав:

„Марк, как бы ты реагировал, если бы я сейчас появилась тут голой?“

Марк сразу же представил картину. Голая Наташа вышла в университетский двор. У нее тонкие, детские ноги. Маленькая, недоразвитая грудь. Она, конечно, краснеет. Волосы — густые и очень-очень светлые — волной вниз. Прикрывают грудь. Марк уверен, что, будучи голой, Наташа распустит косы и прикроет грудь.

„Почему ты молчишь?“ — приставала Наташа, засматривая ему в глаза. Что бы ты подумал, вступи я в общество Долой Стыд и появись тут голой?»

«Выпорол бы», — сказал Марк. — «Взял хворостину, и выпорол».

Наташа надула губы.

«Это не ответ», — сказала она. — «Выпороть всякий дурак может».

«Посуди сама», — сказал он. — «Общество Долой Стыд распространяет прокламации, в которых пишет всякую ерунду. Ерунду облекает в страшно революционные фразы. Возвещают, что хотят раскрепостить красоту человеческого тела. Говорят, что нужно бороться со стыдом. Явление, мол, недостойное великой революции в России. Утверждают, что стыдливость развивалась в людях эксплоататорскими классами. Предназначена для того, чтобы богатому было легче эксплоатировать бедного. Что ты в этом видишь умного? И почему человек в одежде легче поддавался бы эксплоатации, чем голый человек? Негры в Африке самые голые, но не самые свободные».

«Я всё это понимаю, Марк, но только должно ведь всё быть по-новому, по-революционному. А если всё останется так, как было, тогда зачем же революция?» — Наташа хотела еще что-то сказать, но Марк прервал ее:

«Какая ты смешная, Ната! Укажи мне хоть одного героя или мученика революции, который проповедывал бы что-нибудь подобное тому, что проповедуем мы. Ну, например, можешь ты представить Ленина голым? Или ты скажешь, что у Ленина тоже было много буржуазных предрассудков? Кстати, Ленин все-таки носил галстук, а мы его осудили, и ты выполняла роль палача. Не очень, правда, удачно. Когда ты стукнула осужденного по шее, я подумал — большое счастье, что у тебя в руках не настоящий топор. Ты вполне могла бы оттяпать голову бедному Галстуку».

Наташа смеялась. Пошли в клуб. Здесь верховодила Лена. Больше девушек, чем парней. Свет электрической люстры, смешанный с дневным светом, делал лицо Лены особенно бледным. Наташа упорхнула к подругам. Марк пристроился у окна.

«На наше счастье, мы живем в эпоху, когда начинается заполнение новой страницы истории и первыми словами на ней начертано: „Революция в России“. Это, товарищи, великие слова».

Лена умела зажигательно говорить. Ее слова отзывались в Марке смутно-стыдливым чувством. Лена говорила о буржуазности любви. Простоте социалистических отношений. Инстинкте продолжения жизни у человека.