Боги осенью

- Жозефиной Богарнэ? - ядовито спросил Патриарх. - Нет, Милн, Жанна останется здесь. Тогда мы будем уверены, что вы обойдетесь без самодеятельности. Обещаю вам, с ней ничего не случится.

Милн немного подумал.

- У меня вопрос, - сказал он.

- Пожалуйста.

- Что происходит с теми людьми, которых мы замещаем?

Патриарх выпятил нижнюю губу.

- Вы играли в бильярд, Милн? Шар бьет по шару. Мы вышибаем их дальше в прошлое. Если хотите - да! - в определенном смысле уничтожаем их!

Они помолчали.

- Хорошо, - наконец сказал Милн. - Но давайте быстрее. Надоело, честное слово. И не думайте, что вам удастся меня обмануть. Пока я не буду уверен, пока я не буду уверен, что все идет именно так, как надо…

- Не беспокойтесь, - устало сказал Патриарх. - Получите свою Жанну.

Он был разочарован. Неужели они ошиблись? Настоящий генерал Бонапарт при упоминании о Жанне просто пожал бы плечами. Что такое любовь, когда речь идет о власти и славе?

- Завтра же начинайте подготовку, - приказал он.

- Сегодня же, - ответил ему Милн.

Обоих привезли вечером, когда остывающее светило уходило, потрескивая, в длинные темно-зеленые тучи на горизонте и багровые тени протянулись от ворот через весь казарменный двор. Чингисхан сдался сам, не выдержав жажды, и его прикончили дезертиры, а Праксителя загнали на верхотуру вокзала, под дырявую арку, у него был пистолет, он отстреливался, а когда патроны кончились, бросился с пятиметровой высоты на бетонную площадь.

Милн сидел у окна и видел, как черный «пикап» с кровавыми, грубо намалеванными крестами въехал во двор и санитары в синих халатах выкатили из него носилки.

- «Скорая помощь», - сказал кто-то.

Все побежали. И Милн побежал тоже. Однако в коридоре пропустил других и, прижавшись к пластиковой стене, кося по сторонам, прочел записку. Записку только что сунул раздатчик - не глядя, торопливым движением. «Встретимся в преисподней». Подписи, разумеется, не было. Он скатал крохотный замасленный шарик и проглотил его.

Преисподняя!

Механизм запуска был таков, что кандидат обязательно должен быть идентичен темпору. Месту будущей своей персонификации. Это возможно в двух случаях: если уходишь в повтор - в собственное прошлое, тогда совмещаешься с самим собой, идентичность полная. И второе - когда идешь по программе и замещаешь реальное историческое лицо, безусловное подобие которому достигается в результате подготовки.

Вот и все. Третьего пути нет. Третий - преисподняя.

Он спустился во двор и вместе со всеми подошел к тому, что глыбилось на носилках.

Авиценна, немного впереди, сжимал слабые кулаки.

- Зачем уродовать? - тихо твердил он. - Зачем и кому это надо? Убили бы - просто…

Старший санитар, закуривая, охотно объяснил:

- А чтобы тебе, например, веселее было смотреть. Ты сбежишь, и с тобой будет то же самое…

- Мразь. Серое мужичье, - сказал Авиценна.

Между кучкой санитаров с автоматами и толпой было метра три неживого пространства.

Непреодолимый барьер.

- Превратили страну в Помойку, а теперь - что? Витаминами вас кормить? - спросил старший.

Санитары поглядывали исподлобья. Как голодные волки. Крикни им только, прикажи - разорвут. Их набирали из фермеров, и они люто ненавидели городских за то, что земля не родит, за то, что сын в армии, за то, что пришлось бросить распаханную отцовскую ферму и перебираться в город на благотворительные подачки.

Милн взял Авиценну за локоть и утянул в задний ряд:

- Не связывайся.

- Ладно, - сказал Авиценна. - Пойдем ужинать.

Грюневальд, стоявший рядом, наклонился к ним:

- Австриец что-то затевает. Весь третий сектор сегодня пропустил тренировку.

- Наплевать, - сказал Авиценна. - Хоть бы они сдохли, шакалы. Ненавижу. Ты-то, Милн, что здесь делаешь?..

И пошел через двор - тощий, нескладный, метя пыль полами стеганого халата.

- Не нравится мне это, - продолжал бубнить Грюневальд. - Ты слышал, Милн, что изменили план запусков?

- А разве изменили?

- Вчера…

- Я иду вне очереди. Меня это не касается. Извини, Грюн, мне пора. - Он догнал Авиценну и насильно повернул его за угол, где была глухая стена. - Слушай, Авиц, постой, что такое преисподняя?

У Авиценны почернели глаза на худощавом горбоносом лице.

- Откуда ты знаешь?

- Знаю, - уронил Милн.

- Это старт в ничто, полное уничтожение, оттуда не возвращаются…

Хлопнуло над крышами, зашипело, и в темное небо взлетел красный комок ракеты. За ним - еще один, и еще. Диким воспаленным трехглазием повисли они над Полигоном. Все сразу же исказилось. Хлынул неровный свет. Закричало множество голосов. Побежали какие-то люди - вправо и влево.

- Кажется, финал, - сказал побледневший Авиценна.

Прямо на них выскочил Калигула, окруженный сенаторами. У каждого поверх тоги с пурпурной каймой был накинут короткий тупой автомат.