Боги осенью

— Понял, — сказал Дрюня и, отклеившись от косяка, с независимым видом прошествовал через гостиную. Было видно, как он, подпрыгнув на ступенях веранды, деревянной походкой двинулся куда‑то вглубь территории. Руки он засунул в карманы, и брезентовые штаны из‑за этого казались широкими.

Ветка шмыгнула носом.

— И все‑таки лучше бы нам уехать на какое‑то время. Мама будет не против, а тут пока все наладится…

Она уже успокоилась, лишь дорожки от слез напоминали о происшедшем. Да еще — растрепанные клочковатые волосы.

Сергей обнял ее, и она не отстранилась, как прежде.

— Ну, рассказывай…

— А что рассказывать, — тихо шепнула Ветка. — Ерунда это все; наверное, женские страхи. Ничего я тебе не скажу, будешь смеяться…

Тем не менее ей самой, по‑видимому, хотелось выговориться. Она уткнулась Сергею лицом в плечо, стало вдруг хорошо и очень уютно. Собственно, ничего особенного не произошло, просто ей всю ночь сегодня снились кошмары. Как закроешь глаза, так и начинает мерещиться… В чем конкретно заключались кошмары, Ветка не объяснила: не желала, наверное, а выпытывать, рискуя истерикой, Сергей не стал, но в действительности напугало ее вовсе не это — испугалась она, что такие кошмары мерещатся чуть ли не каждому. Лидочка вон об этом рассказывала, Танька Ягодкина утверждает, что это какая‑то эпидемия. Половина города этим переболела. А к тому же еще загадочная гибель Котангенса. Испугаешься! Но и сам ты, между прочим, хорош: мог бы уделять жене побольше внимания — успокоить там вовремя, рявкнуть, если потребуется; ты, в конце концов, муж или только так называешься, видишь же, что в семье происходит что‑то неладное…

— Значит, Таньке и Лидочке тоже мерещились ужасы? — спросил Сергей.

— Ну! Иначе стала бы я волноваться…

— И всем танькиным многочисленным приятельницам и подругам?

— Я тебе говорю: полгорода этим мучается…

— И они считают это болезнью?

— Да‑да‑да, я ж тебе объясняла…

Ветка чуточку отстранилась и поправила лохматые волосы. Мокрота под глазами уже просыхала.

— Выгляжу я, конечно, кошмарно. Серый, слышишь, давай все же на чем‑нибудь остановимся. Можно к маме, она нас давно приглашает. А считаешь, не нужно — тогда, конечно, останемся. Главное, чтобы ты сам решил. Как ты решишь, так и будет…

Она ожидающе вглядывалась в него. Розовые припухлые веки — подрагивали.

— Скажи мне честно: ты очень боишься? — спросил Сергей.

— Когда ты рядом, то нет, — быстро ответила Ветка.

— А когда я отсутствую?

— Ну… немножечко страшно…

— А могла бы ты с этим страхом бороться?

— Наверное…

Тогда Сергей резко тряхнул головой и решительно произнес, как будто что‑то отбрасывая:

— Остаемся!

А повеселевшая Ветка вскочила на ноги.

— Ну и правильно! Зови Дрюню, сейчас будем обедать!

Она прямо-таки вся просияла.

Дрюня, впрочем, уже показался в гостиной и спросил — все с тем же бесконечным терпением:

— Ну что, предки, вы наконец помирились?

Нижняя большая губа у него была оттопырена.

— Вот что, Дрюня, — бодро сказал Сергей. — Видишь вон чемодан? Разбирай его, к чертовой матери. Вообще: сегодняшний день у тебя будет очень занят.

— Н‑да?.. — с сомнением отозвался Дрюня.

— Да! — командирским голосом сказал Сергей. — Разговорчики, товарищ младший сержант. Смирно! Вольно! Отставить! Приступайте к работе!.. — он грозно нахмурился. — Товарищ младший сержант?..

— Есть! — вздохнул Дрюня и схватился за чемоданные лямки…

Работа у них закипела. Сергей сперва отодрал рыхлый истлевший толь и безжалостно побросал его за стенку сарая, а затем они приставили лестницу: Дрюня, забираясь по ней, подавал чуть липнущие свернутые рулоны, а Сергей, распластав их по крыше, прихватывал гвоздиками. Далее он собирался класть рейки и заколачивать намертво. Но и так скаты крыши приобретали новенькую поверхность. Толь лежал опрятными черными прямоугольниками, сколы мелкой слюды блестели на солнце, с крыши открывалось пространство, обрамленное лесом, и от шири, которая не имела пределов, становилось легко на душе. Сергей даже мурлыкал иногда что‑нибудь соответствующее. Впрочем, очень негромко, слух у него отсутствовал. Да и Дрюня, надо сказать, тоже повеселел — то сначала хмурился, как будто взялся за непосильную тяжесть, и Сергей опасался, что вот сейчас он плюнет на все и уйдет, а то вдруг через какое‑то время втянулся в работу и на терпеливом лице его появилось некоторое оживление. Вероятно, процесс понемногу его захватывал. Дрюня даже, как и Сергей, принялся что‑то такое вполголоса напевать — не по‑русски, а по‑английски, временами переходя на очевидное трам‑пам‑пам. Угадать мелодию здесь было трудно. «Ты — давай-давай!», — покрикивал на него Сергей. На что Дрюня без промедления откликался: «За нами не заржавеет!..» Рубашку он, чтобы не выпачкать, снял, и под молодой загорелой кожей играли длинные мускулы. Дрюня будто превратился во взрослого парня. И пора бы, поглядывая на него, думал Сергей. Сколько можно, возраст уже подходящий.