Один из гостей почтенной Анастасии Михайловны Александр Кошелев, чиновник Министерства иностранных дел, в будущем издатель, оставил памятную запись: «Вчера на бале у Щербининой встретил Пушкина. Он очень мне обрадовался. Свадьба его была 18-го, т. е. в прошедшую среду. Он познакомил меня со своею женою, и я от неё без ума. Прелесть как хороша».
А через два дня снова праздник – благотворительный маскарад (в пользу пострадавших от холеры) в Большом театре!
Александр Булгаков, как всегда, добросовестно сообщает брату все московские сплетни и новости: «Был изрядный ужин… За одним столом сидели мы и Пушкин-поэт; беспрестанно подходили любопытные смотреть на двух прекрасных молодых. Хороша Гончарова бывшая… На Пушкина всклепали уже какие-то стишки на женитьбу; полагаю, что не мог он их написать, неделю после венца; не помню их твердо, но вот à peu près (приблизительно –
…Он, кажется, очень ухаживает за молодою женою и напоминает при ней Вулкана с Венерою».
В завистниках и злопыхателях у молодой четы недостатка не было.
Некий Протасьев, передавая светскую болтовню некой мадмуазель Софи, приписывает эти вирши уже самому поэту:
«Скажу тебе новость – Пушкин, наконец, с неделю тому назад женился на Гончаровой и на другой день, как говорят, отпустил ей следующий экспромт:
Счастливое супружество!»
Пушкин о том «экспромте», сочиненном якобы им, знал и, разумеется, восторга по этому поводу не испытывал…
На девятый день после свадьбы Натали впервые пришлось выступить в роли хозяйки – Пушкины приглашали к себе гостей на Арбат.
«Пушкин славный задал вчера бал. И он, и она прекрасно угощали гостей своих. Она прелестна, и они как два голубка. Дай Бог, чтобы всегда так продолжалось… Ужин был славный; всем казалось странным, что у Пушкина, который жил все по трактирам, такое вдруг завелось хозяйство…»
В числе приглашенных к Пушкиным был и старый князь Юсупов.
А первого марта пришелся на последний день Масленицы. Катанье в санях (в них участвовал и нареченный молвой жених Натали князь Платон Мещерский), блины у Пашковых. Москва, как говорили, тряхнула стариной. Праздникам и веселью, казалось, не будет конца. Как и поздравлениям поэту с женитьбой.
«Я повторяю свои пожелания, вернее сказать надежду, чтобы ваша жизнь стала столь же радостной и спокойной, насколько до сих пор она была бурной и мрачной, чтобы нежный и прекрасный друг, которого вы себе избрали, оказался вашим ангелом-хранителем, чтобы ваше сердце, всегда такое доброе, очистилось под влиянием вашей молодой супруги…»
«Поздравляю тебя, милый друг, с окончанием кочевой жизни… Полно в пустыне жизни бродить без цели. Все, что на земле суждено человеку прекрасного, оно уже для тебя утвердилось. Передай искреннее поздравление мое и Наталье Николаевне: целую ручку ее».
А в ответ на несохранившееся письмо своей обожательницы Елизаветы Хитрово, вероятно также с поздравлениями, Пушкин холодно замечает: «Суматоха и хлопоты этого месяца, который отнюдь не мог бы быть назван у нас медовым, до сих пор мешали мне вам написать».
«В память моей Элизы»
Елизавета Михайловна Хитрово, в первом браке Тизенгаузен, урождённая Голенищева-Кутузова (1783–1839)
Я сохранил свою целомудренность, оставя в руках её не плащ, а рубашку…
Неведомая смуглянка
Итак, из своего арбатского дома в марте 1831 года, в один и тот же день, Пушкин отправляет письма в Санкт-Петербург сразу двум адресатам: Елизавете Михайловне Хитрово и другу-издателю Петру Александровичу Плетневу.
Елизавете Михайловне он сетует на семейственные хлопоты и затруднения, на отсутствие политических новостей из Польши, благодарит за участие в судьбе брата. И сообщает: «Надеюсь, сударыня, через месяц, самое большее через два, быть у ваших ног. Я живу этой надеждой…»
Плетневу же пишет, что собирается провести лето с женой в Царском Селе, и просит присмотреть там для себя недорогую квартиру. А ещё обращается к приятелю с просьбой переслать ему нужные книги «в дом Хитровой на Арбат», а в скобках замечает: «Дом сей нанял я в память моей Элизы; скажи это Южной ласточке, смугло-румяной красоте нашей».