Богиня мётел

я тебе расскажу про такие далекие дали,
про такие бездонные полумиры и моря,
что доехать до них нам не хватит ни ног, ни педалей,
не достанут до дна  ни оплошности, ни  якоря,

я тебе покажу необычно заблудшее небо,
уведу на поля, где стрекозы роняют крыло,
я тебя напою не березовым соком, а светом,
что течет через край  непонятного "произошло".

на обычном песке нарисую следы всех животных,
на соленой воде  напишу переборы из слов,
не растущих ресниц  на ветру ледяном, подноготном,
обещания вырву и выплету в молитвослов,

я тебя научу не молиться ни богу, ни черта
не бояться, когда с головой накрывает волна,
это будет во сне  у тебя, по моим же расчетам,
в этот миг на земле я останусь одна.

В коробке из-под спичек

мне при рожденьи дали шар воздушный
прозрачный, как у мамочки слеза,
а я не поняла, зачем он нужен,
смотрела перед ним, с боков и за,

держала нить руками и зубами,
а он скрипел, протискиваясь сквозь
моими несмышлёными губами
и тем ,что до сих пор не прижилось.

а мне бы внутрь залезть по самый копчик,
и задохнуться жимолостью той,
которая размачивала ночи,
как сухари оттаявшей водой, .

а мне бы вкус узнать, пока не поздно,
обычного  от повторений сна,
понять бы мне, жук майский – не навозный,
в коробке из-под спичек спит весна,

карябает усами, шебуршится
стеснённых крыльев солнечная грусть,
что ничего вкуснее нет душицы,
но разве только мамочкина грудь.

На семи ветрах

не получается запросто просто жить,
не обращать вниманья на дураков,
то одну реку ходить не переходить,
то не хватает до умных пяти шагов.

вот насчитаешь песчинок и в море волн,
но отвлекаешься  на перелеты птиц,
и полорото  охотишься на ворон,
ни журавля в небе нет, ни в руке синиц.

ловишь себя вместо них на семи ветрах,
спину свою догоняешь, сбиваясь с ног,
пар выпускаешь и мчишься на всех парах,
раньше не знал, ну, а позже, уже не смог.

пролежни мыслей  в затрещинах на губах,
пятна ожогов  в двусмысленности зрачков,
счастье мое позапрошлое в дураках,
мудрость грядущая – в сложности простачков.

Наброски

всё когда-нибудь замолчит,
испугается тишина,
не нашарит сума ключи,
и скамейка не крашена,
почернеет тоской доска,
не отёсана  с двух сторон,
след набросками от броска
срежет  воздуха поролон.

зашкварчат на сковороде
ночи шкварки обрезков звёзд,
и  посыпятся  в августе
огоньками от папирос,

только дым обозначит путь,
утомлённой  на молоке
пенкой станет луна тонуть
в нарисованном чугунке,

ноги вкопаны  в грунт времён,
и фонарным стою столбом,
ни цепи, ни кота на нём,
только мошек в глазах битком.

С мизинчика колечко