Богиня в бегах

Теперь же у нее появилось отличное развлечение: придумать себе новую память и жизнь! Или не терзать воображение и согласиться на Тоньку-проститутку или Олечку-кастрюлечницу?

Полина отодвинула блюдце с киви, намазала булочку маслом и отпила морса из стаканчика. Кто сказал этому вивисектору, что она любит киви? Неужели – Глеб? Тогда он ее плохо знает… Или – не знает вовсе.

Тени от ветвей дуба перебрались ближе к центру комнаты. Снова раздались шаги, и Полина, сдвинув поднос в сторону, притворилась спящей. За дверью послышались: мурлыкающий говорок Карла Валерьяновича и гудение голоса Глеба: он явно уговаривал, увещевал кого-то с нежностью. И этот кто-то лепетал, задыхаясь, звенящим женским голоском.

Полина напрягла слух и услышала только: «Кристина Олеговна… Кристина Олеговна…», «Девочка моя…» и «… моей маме, пожалуйста…»

Эти звуки, голоса и шаги, раздавались в одно и то же время – Полина ориентировалась по теням на полу. Видимо, Свету Соболь водили куда-то, ослабевшую от инъекций и иллюзий, пачками вбиваемых ей в голову, а она вяло сопротивлялась – просилась к маме или что-то вроде… Иногда она просто хныкала, действительно похоже на маленькую девочку.

При звуке этого ласкового словечка у Полины от ярости леденели руки, и волоски на затылке начинали подниматься дыбом. От любви к Глебу не осталось и следа: его обман был слишком велик для того, чтобы его можно было переварить, обрядить в оправдания и одарить индульгенцией. Полина в глубине души сознавала, что так же точно она поступила бы с любым обманом – пришла бы в ярость и не позволила вешать себе лапшу на уши ни под каким соусом, сколько бы сахару туда ни подсыпали.

Раньше она бы нашла тысячи причин, по которым ее можно обмануть и остаться правым. Теперь же в ней все чаще и чаще просыпалась огненная Диана, разбуженная то ли сильным ударом по голове (Полина подозревала, что этот мультяшный способ никто толком никогда не проверял), то ли знакомой обстановкой больницы и теми же препаратами, которые ее когда-то усыпили.

Просыпающаяся Диана была спокойнее, расчетливее и хладнокровнее Полины. Она умела ждать и выжидала момент, когда можно будет вырваться на свободу, сохранив рассудок.

Проснувшаяся Диана заставляла Полину есть, чтобы окрепнуть и предпринять попытку к бегству.

В первый же день Шелепа обрисовал все ее возможности побега так:

– Дверь палаты будет закрыта на ключ. Окна я запереть не могу, но здание старое, второй этаж располагается довольно высоко – не нужно ломать себе руки-ноги зря. Территория за забором и довольно обширная – помощи не докричитесь. У нас здесь нет охраны – все-таки, мы не преступники и никого насильно удерживать не собираемся… Просто – не нужно, Полина Сергеевна. Покалечитесь же. Слабенькая вы, сонная. Голова у вас кружится, тошнит…

Полине оставалось только лежать в постели и до умопомрачения копаться в собственных мыслях.

К сожалению, память Дианы к ней все не возвращалась. Проплывали порой смутные образы, больше похожие на сны, чем на воспоминания, но в остальном вся память состояла из дня сурка, в который вогнал ее Глеб.

Зато теперь у нее была полная уверенность в том, что она – Диана и что ключ к ее прошлому находится в руках у Петра Соболя, – а его, Петина, сестра находится здесь, рядом с ней!

Это в Светиной квартире по-хозяйски обосновался Глеб, в Светиной квартире держали Полину перед визитом Шелепы, в Светиной квартире красивая розовая девичья спальня и музыкальная шкатулка с балериной – все верно, ведь Света и была когда-то балериной.

Интересно, будет ли она потом ощущать смутную тоску по танцу, как Полина ощущала тоску по свету и цвету, сепии и черно-белым пейзажам, неосознанно выстраивая в голове композицию несуществующего кадра – однообразного вида из окна спальни?

Голоса за дверью давно стихли, Полина размышляла, в задумчивости покусывая пластиковую вилочку. Наверное, их со Светой роднило то, что не нашлось близкого, кто смог бы остановить их на пути к улыбчивому толстячку-психотерапевту. Света жила одна, вдали от семьи. Диана тоже держалась особняком.

Они обе ощущали опустошенность: Диана переживала профессиональное выгорание, Светлана была разбита после неудачи на большой сцене.

Им обеим требовалась поддержка, которую готов был оказать приятный в общении красавец-мужчина средних лет и его знакомый психотерапевт.

Снова послышались шаги: Полина закрыла глаза, а рот – открыла, как глубоко спящая непробудным сном. На этот раз в ее комнату заглянули: она слышала звук открываемой двери и почуяла холодок чужого взгляда.

Потом дверь закрылась.

Тени от дуба поползли дальше. Через некоторое время они добрались до подножия Полининой кровати, и тогда в комнату вкатился сияющий улыбкой Петр Валерьянович с подносом в руках. На этот раз Полину угощали супом-пюре и вареным картофелем с цветной капустой.

– Вставайте, Полина Сергеевна! Обед и витаминки!

Она долго и вяло копошилась в кровати, пытаясь сесть ровно. Петр Валерьянович в конце концов помог ей приподняться и ловко высыпал содержимое стаканчика с таблетками в ее приоткрытый рот.