Богиня в бегах

Надежда на то, что, пока Карл Валерьянович бродит наверху, получится найти халат или хоть курточку, рассыпалась в прах: по лестнице вниз загрохотали скорые шаги, и показался Шелепа, тащащий на руках хрупкую девушку, закутанную в одеяло. Первое, что он должен был увидеть, – это застывшую посреди холла Полину, и он ее увидел.

Со страху ему сначала показалось, что черная тень с пышной копной волос – это явился за ним и его душой призрак стертой человеческой памяти. Он в панике нащупал выключатель и нажал. В залившем холл свете он разглядел, что призрак дрожит, что призрак обнажен, что призрак – его прекрасная Полина Сергеевна, неизвестно как появившаяся в клинике снова.

«Может, у нее крыша от падения поехала? – подумал он. – Или она не прыгала вовсе, а умом тронулась и упала?»

– Полина Сергеевна, – осторожно промурлыкал он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно дружелюбнее. – Как вы себя чувствуете?

– Как проститутка Тонька, – призналась Полина, не отводя от него глаз.

Они стояли друг напротив друга. Один – на нижних ступеньках лестницы, обремененный своей ношей. Другая – ровно посередине между стойкой ресепшена и приоткрытым шкафом-купе, в котором, как Полина теперь отчетливо видела, висели белые халаты доктора Шелепы и его персонала.

– Ну что ж, вы сами выбрали себе такой путь, никто в этом не виноват…

Полина запрокинула голову и расхохоталась. Золотые стрелы ее ресниц устремились вверх, копна красных волос разметалась по голым плечам. Свалявшиеся и спутанные, как у ведьмы, они походили на гриву. Белая грудь, вся в малиновых царапинах, соблазнительно заколыхалась. Живот, тоже исцарапанный, с налипшей листвой; бедра, в которые Полина уперлась руками – все это притягивало взгляды Карла Валерьяновича, ему стало жарко, сердце забилось чаще. В глубине души он побаивался таких женщин.

Они напоминали ему о подростковом переживании: вот маленький, толстый и потный Карлуша хнычет в углу, зажатый старшеклассницами, и они пинают его, и никто не придет на помощь, пока они смеются, громко смеются, запрокидывая головы… А ведь они так нравились ему, прекрасные богини, полураздетые в раздевалке перед уроком физкультуры.

Эту душевную рану он так и не смог излечить.

Его жирные руки, и без того дрожавшие от напряжения, упустили свой груз, и спящая Света упала на пол, а от удара проснулась и зашевелилась.

– Ах ты, сволочь, – рявкнула Полина, хватая со стойки лампу и наступая на Карла Валерьяновича, – тебе уже в аду место греют, а ты здесь придуриваешься и корчишь из себя безвинную душу!

Наглость Шелепы, посмевшего обвинить ее в бедственном положении, превратила ее страх в ярость.

Она замахнулась лампой, и Карл Валерьянович, раздавленный таким напором, смущенный близостью ее обнаженного тела и впечатленный перспективой получить по беззащитной лысине тяжелым предметом, позорно и трусливо утек вверх по лестнице на второй этаж.

Лампа грохнула об перила и погасла.

Полина метнулась к шкафу, выхватила первый попавшийся халат и влезла в рукава.

– Сейчас-сейчас, – пообещала она Светлане, сидящей на полу. – Подожди еще немного, мы выберемся вместе!

Застегнув халат, Полина подбежала к ней, шлепая босыми ногами по полу.

– Света! Света, ты меня слышишь? – она с тревогой вглядывалась в пустые, выцветшие глаза девушки. – Постарайся встать! Мы должны уйти отсюда как можно быстрее!

Света Соболь понимающе закивала, подтянула к себе поближе брошенное на пол одеяло и улеглась на него, положив ладошку под щеку.

Полина чуть не взвыла.

– Нельзя спать! Просыпайся! Немедленно!

Она тормошила Свету, тянула ее за руки и за ноги, растирала ей уши и даже щипала, но все было бесполезно: та спала глубоким наркотическим сном.

Тогда Полина попыталась ее поднять: в балерине было не меньше пятидесяти килограмм, но хуже того – сонная, она выскальзывала из рук Полины и напоминала той кучу разваренных спагетти, которые зачем-то нужно удержать в ладонях.

Поняв, почему Шелепа завернул Свету в одеяло, она снова положила ее на пол, расстелила плед и принялась закатывать в него Свету, как закатывала бисквитные рулеты с джемом.

Запеленав ее, Полина сделала еще одну попытку.

– Ох, – сказала она, и больше не могла сказать ничего.

Согнувшись, она тащила жену своего мужа, чувствуя, как мышцы на руках трещат от напряжения. Ничего тяжелее гантели в четыре килограмма она в руках не держала. Хрупкая Света Соболь казалась ей китом-касаткой, не меньше.

Было тяжело, очень тяжело, но Полина упорно тащила ее, пытаясь не думать о боли в руках, о том, что ноги дрожат, что она устала, очень устала, и что приключений этого вечера ей хватило бы на всю жизнь – по маленьким дозам…

Она тащила маленькую спящую женщину, в которую влюбился ее Глеб, тащила любовницу и разлучницу, которую так хотела найти в самом начале своего расследования… Зачем она искала ее? Затем, чтобы наговорить гадостей? Посоревноваться с ней? Чтобы обидеть и унизить? Почему сразу не пришло в голову, что в измене, в предательстве надо винить не неизвестную женщину, а того, кто изменил и предал?