Богинкина дочь. Чужак в Смерчасово

– Интересно.

– Лучше бы дома сидел… природа так решила. А мы против неё и не идём.

– И каково это? Ты же заперта тут, выходит? Такая молодая, а жизни не увидишь.

– Сам как думаешь?

Я обычно на жизнь не жалуюсь. К Смерчасово я привыкла; другого у меня всё равно не было и не будет никогда. Так зачем жалеть о том, о чём не знаешь? У меня тут был дом, были друзья, пусть и странные; было, что поесть. У кого-то и такой малости нет.

– Я сирота. Так что жизнь моя что Смерчасово, что в городе была бы не очень.

Опять ему вру; если бы моя мама в Смерчасово за отцом не поехала – она была бы жива, могла бы воспитывать меня в городе одна. Как вон Люську отец воспитывает один.

Может, жить в городе у меня бы и вышло. Но к жизни в Смерчасово я приспособилась хорошо. Всякие мелкие божки и духи помогали мне вести хозяйство. Волкодлаки иногда в коров оборачивались, чтобы я могла молока надоить, а иногда в волчьем обличии приносили мне дичь.

– А кто же тебя тогда вырастил?

– Что ты знаешь про Смерчасово?

– Про нечисть знаю. Но сколько уже идём, так никого и не увидел.

– Домовой Арсяша меня растит…

 Николай смеётся.

– Не веришь, да?

– Верю, верю. Звучит смешно. Арсяша… даже имя ему дала.

– Иногда всякая нечисть помогает, кто подобрее. Богинки мне как матери, русалки как няньки. Вполне сносная жизнь у меня.

– Ты поэтому в платье тонком ходишь?

Рассматриваю своё платье: тонкое настолько, что кожа почти просвечивает. Длинное, белое. Мамино платье – всё, что у меня от неё осталось дорогого. Других вещей и не было у меня. Местные иногда с чужаков снятое приносили.

Перед глазами встаёт Миркина футболка с котиком.

– Не с мёртвых же снимать.

– А деревенские что? Неужели не любят тебя?

 За деревом мелькает голова маньи, она довольно скалится и быстро исчезает.  Николай осматривается, но её не замечает.

В деревне меня все кликали богинкиной дочерью. Уж не знаю, почему местным так нравилось причащать меня к нечистой, но я жила с этим прозвищем с самого детства.

Это всё из-за мамы. Она утопилась, когда я была маленькой, хотела спасти от участи страшной. Прямо в мой пятый день рождения. Богинкиной дочерью меня стали после смерти её кликать; думали, что я виновата и довела её.

Я ведь болела часто, была бледной, некрасивой, мало говорила. Из-за этого и думали, что я богинкин подкидыш, а настоящую Гореславу утащили в лес – и воспитывают там. Или мучают.

Своего близнеца я в лесу не встречала. И богинки хихикали только всё время: нет, Горюшка, не наша ты дочь. Была б наша, мы б тебя иначе учили.

– Не очень. Боятся.

– Я бы тебя тоже испугался! Ты в этом длинном платье и со своей причёской кого угодно напугаешь.

С волосами у меня всё хорошо… даже обидно как-то. Богинки каждый вечер меня своими гребнями чешут. Не стригут только.

Я потираю ладони. Мстислава всё нет. Не случилось ли с ним чего?

– Возьми куртку мою. А то мёрзнешь.

– Не надо.

Я отхожу на пару шагов, но Николай всё равно снимает с себя куртку.

– Бери. Будет хоть в чём погреться. Потом отдашь.

На ощупь приятная. Сидит, наверное, очень глупо. Но зато тёплая. И пахнет вкусно, чем-то сладким и травяным. Только запах сигарет мне не нравится.

– Ужасная жизнь у тебя, Гореслава. Я из города. Вот там жизнь. Идёшь куда хочешь, делаешь что хочешь.

– И твоя жизнь тебя сюда всё равно привела.

Он усмехается. Но усмешка добрая. Вижу даже, как взгляд веселеет.

– Такое бывает. Я здесь ненадолго. Только сестру найду.

– Не найдёт, не найдёт, не найдёт.

Николай вздрагивает.

– Ты слышала?

– Что именно?

– Да так… показалось. Я две ночи не спал. – Он прячет руки в карманы и поднимает голову наверх. В кронах деревьев никто не прячется, неба не видно. Только белые точки звёзд сквозь листья просвечивают, и убывающая Луна висит полукругом. – Сестру тороплюсь найти.

– Долго же ты… – осекаюсь. – Почему ты вообще решил, что она здесь?

Николай вздыхает. Я бы на его месте тоже бы вздыхала. Он не знает, что с его сестрой, и всё это время не знал. Я только представлять могу. Не понимаю разве что, как он в поисках зашёл так далеко.

Смерчасово действительно нет ни на одной карте. Просто потому, что о нём, кроме его жителей, и не знает никто. Приезжие не возвращаются отсюда никогда. Может, кто-то из местных проболтался. Но это невозможно.

Была такая особенность у тех, кто уезжал, и я уж не знаю, правда это или нет, но смерчасовцы всегда с собой брали кого-то из нечисти. Разрешали бестелесным подселяться к себе в голову. И она их как-никак контролировала.

Может, и неправда это. Но те, кто уезжал, всегда себя странно вели. Как отец Гжимки, например. Он вообще чудак сам по себе, но перед отъездом как-то резковато двигался, как будто с телом своим не справлялся.

А уезжал он чаще других. Гжимку навещал в школе.

– Знаю я, что здесь она. Знаю и всё.

– Откуда?

– Посмотрел её компьютер. Знаешь же, что это? – Ну и там была её локация, где в последний раз сеть ловила. А дальше не очень трудно. Доехал до последней станции, вышел и пошёл в сторону леса.

– Вот так просто?

– А чего сложного? Ждал только долго…