Богинкина дочь. Чужак в Смерчасово

Николай закончить не успевает: Мстислав воет где-то вдали. Нужно двигаться дальше.

И мы идём вперёд. Николай молчит. Я молчу. Тишина. Даже деревья не переговариваются. Нечистая опять тумана напускает, чтоб её…

– Тепло тебе? – Николай смотрит на меня. – Вот, даже румянец появился! Совсем как у Мирки. Она, когда маленькая была, тоже мёрзла и краснела всё время. Зубами стучала. Забавная такая была.

– Вон мой друг. Недолго осталось.

Я отодвигаю толстую ветку ели, и мы выходим к елани с противоположной от Смерчасово стороны. Лес здесь резко кончается. Если идти вон по той тропинке, можно выйти к русалочьему пруду. Мирка там часто бывает.

Елань освещает только свет луны: жёлто-зелёный, блёклый. Она периодически скрывается за облаками, и становится совсем темно. Мстислав сидит недалеко от нас, выделяется белым пятном на фоне травы. Здесь уже распускаются цветы.

Красные люпины. Они покрывают тонкую полоску просеки, в темноте напоминают разлитую кровь. Первый раз я увидела их пару лет назад. Мстислав рассказал, что в год, когда они появились, Лихо особенно сильно разбушевалось. От голода заело до смерти несколько человек, случайно зашедших из соседней деревни. А теперь цветы растут на этой кровавой земле и упиваются чужой жизнью.

– Деревни не разглядеть.

Я наступаю на ветку. Она ломается – видимо, слишком громко. Николай дёргается, задевает еловый рукав и спотыкается о бревно.

– Вот чёр…

Я успеваю заткнуть ему рот ладонью.

– Замолчи! Не вздумай даже.

– Что?

– Не смей произносить это слово.

– Почему?

– Ты слишком много спрашиваешь.

Не хватало ещё, чтобы он Лихо разбудил. И сам умрёт, и сестру не найдёт, и мне ещё достанется…

– Чем глубже в лес от границы уходишь, тем лучше тебя нечистая слышит. Такие тут законы. Не буди Лихо лишний раз.

– А деревня? – Он поднимается, отряхивает рукава свитера.

– Не идём мы в деревню. Ты там не найдёшь того, чего ищешь.

– Так ты всё-таки знаешь, где она!

Я ничего не отвечаю. Мстислав медленно подходит. Я вижу, как под его большой лапой мнутся люпины. Он несколько раз приоткрывает пасть, как сказать что-то собирается. Вижу белые клыки – он их скалит в сторону Николая.

– Подумай дважды, Коля, так ли ты хочешь Мирку увидеть.

Николай бледнеет.

– Мстислав? – Он подходит ближе к нему, – да быть такого не может! Что с тобой стало?

– Может, Коль. И не такое возможно здесь.

Николай переводит взгляд с Мстислава на меня и обратно. Он сводит брови к переносице, грубо трёт лицо руками, делает три коротких шага в сторону леса. Отворачивается, поворачивается.

Никто не говорит ни слова.

Смотрю на небо: мутное, облака собираются, стягиваются прямо к луне. Их гонит ветер, неприятный, совсем не весенний ветер. Туман стелется по елани, прячет под собой и траву, и цветы, и наши ноги.

Не знаю, о чём думает Николай. Он дёргается в одну сторону, а потом резко в другую – и так несколько раз. Ничего не говорит, смотрит растерянно на Мстислава.

– Расскажите мне обо всём, что здесь происходит.

– Не можем мы, Коль. – Мстислав подходит к нему и садится рядом. – Накажут.

Мстислав недоговаривает: рассказать мы действительно не можем. У нечисти везде уши, и чужакам ничего знать не положено. А вот показать… показать можно. Нечисть даже порадуется: морок наводить она любит. Мучительный, страшный морок.

Мстислав когда-то пытался мне объяснить, на что он похож. Но я так и не поняла. Никто из деревенских, кто жив сейчас, не знает. Мстислав говорил: это как потеряться, только не телесно потеряться, а душой.

Видится то, чего нет. То, чего боишься. То, что любишь. И всё смешивается, превращается в одну картину, а тебе кажется, что происходит на самом деле.

Я тогда подумала, что это похоже на слово померещилось – смерчасовцы его часто использовали, когда домовые их пугали. Но Мстислав не согласился.

«Померещилось не то слово, Горь. Когда мерещится, ты отличаешь реальность от выдумки. И мерещится – это быстро. А морок… от реальности ни за что не отличишь и застреваешь в нём, пока нечисти не надоест».

Морок обычно наводили черти и огоньки. Чертей никто не видел, они обычно не показывались, оставались невидимыми или прятались в деревьях. А вот огоньки и я сама часто замечала. Они похожи на маленькие кругляшки света. Мстислав говорил, что ему они стаю светлячков напоминали, но я не соглашалась.

Светлячки добрые, огоньки – нет. Они несли с собой зло; может и не самое страшное, но зло. Окутывали чужаков и заводили их глубоко-глубоко в лес, или в болото. Иногда и сюда выводили, на елань. И гоняли, гоняли…

– Она жива? – Николай прерывает мои мысли, – Мирослава жива?

– Тело её точно. А вот сама она… – Мстислав смотрит в сторону леса. – Сама она изменилась сильно. От Мирки в этом теле не осталось ничего.

– Где она?

– В лесу, Коль.

– Веди к ней, значит!

– Не готов ты Мирку увидеть.

– Веди, говорю!

– Слав… – Я подхожу к ним. – Давай покажем. Может, передумает ещё.