Богословие личности

Эта статья началась с Канта и его знаменитого обвинения в том, что молитва ведет к моральной праздности. Предполагает ли путь, которым мы следовали, простой отказ от Канта, будет в большой степени зависеть от того, как мы понимаем Канта и, в частности, насколько мы считаем его мысль открытой по отношению к аспектам, связанным с моральной и религиозной тайной. Однако феномен молитвы позволяет нам – приглашает нас – увидеть в основной структуре познающего, морального и эмоционального «я» нечто большее, чем непосредственно предлагает кантианская модель. По мере того как мы в молитве продвигаемся к Богу и обнаруживаем, что Бог всегда был здесь, рядом с нами, если только мы это знали, мы узнаем на опыте тайну Бога не просто в смысле трансцендентности Бога по отношению ко всем мирским созерцаниям и понятиям или в смысле онтологической инаковости Бога, но и как тесно связанного с тайной нашего собственного бытия – с ударением на слове «наше». Жизнь со знанием этой тайны не означает ослабления нашего чувства морального долга по отношению к другим или ослабления обязательного стремления к добру в максимально возможной для нас мере, но эта тайна призвана насытить жизнь под знаком свободы кислородом благодарности и принятия.

Перевод с английского Олега Агаркова

Филиn Ролник

Человеческая личность в свете тринитарных аналогий [129]

Троица, Христология и понятие личности

Ранняя церковь не пыталась сформулировать понятие личности. Скорее она пыталась понять отношения между Отцом и Сыном, а позднее – отношение Духа к Отцу и Сыну. Непрерывная линия развития понятия личности берет свое начало с момента, когда церковь, усвоив сложную для восприятия идею о единосущии Отца и Сына, попыталась определить различия между ними. Поскольку божественная субстанция, природа или сущность Отца, Сына и Святого Духа для них абсолютно общая[130], выразить их различие в терминах субстанции в полной мере не представляется возможным. Поэтому каппадокийские отцы вводят новую терминологию и новые понятия: понятие ипостась (hypostasis) они относят к различиям, а сущность (ousia) – к общности божественных Лиц. Не воспроизводя сложную историю терминов, достаточно будет сказать, что различия между тремя божественными Лицами заключаются не в субстанции, которая разделяется всеми тремя в равной мере, беспредельно и абсолютно, а в их изначальных отношениях.

Понятие лица выявляется только при его отличении от понятий субстанции, природы и сущности. Поскольку сущность дает определение субстанции, и если личность субстанцией не является, то не удивительно, что понятие личности оставалось столь сложным для определения. Таким образом, церковь обнаружила скрытое сокровище и, приступив к разработке понятия личности, положила начало все более глубокому пониманию его в последующие эпохи.

Лица Троицы: различие, отношение и единство

Никейский, Константинопольский и Халкидонский соборы дают нам три важнейших момента для понимания личности: 1) в учении о Троице три Лица различаются в единстве природы божества; 2) в учении о Троице каждое Лицо совершенно и безгранично соединено с полнотой божественной природы, а в учении о Христе две природы соединяет в себе одна личность; 3) и в учении о Троице, и в учении о Христе центральное значение приобретает отношение. Как часто говорили святые отцы: «Все, что можно сказать об Отце, можно сказать и о Сыне, за исключением того, что Сын есть Сын, а не Отец»[131]. И точно так же в отношении Святого Духа, Сына и Отца.

Поскольку Отец, Сын и Святой Дух определенным образом различаются внутри божественной природы, то они одновременно находятся в отношении друг к другу. Различие делает отношение возможным, а отношение – это самая суть христианского благовестия любви. Бессмысленно было бы говорить, что Бог есть любовь, если бы Бог, подобно монолиту, был лишен всякого различия. Различие и отношение – это метафизические предпосылки любви. Тритеизма здесь нет, так как каждое Лицо Троицы – Отец, Сын и Святой Дух – целиком и полностью едино с божественной природой (божественная простота) и, следовательно, с другими Лицами так, как невозможно ни для каких других существ.