При этом в их троичном богословии мужской род (один, другой, иной, весь, тот)[203]
указывает на лицо, а средний (одно, другое, иное, все, то)[204] – на природу[205]. Такие святоотеческие пояснения связывают понятие лица-ипостаси с идеей одушевленности вместе с соответствующими представлениями о самоопределении, активности и уверенности, а понятие природы-сущности – с идеями пассивности и неопределенности. С предельной четкостью и лаконичностью использует грамматическую категорию рода для различения ипостаси и природы святитель Григорий Богослов. «…Tо, из чего Спаситель, есть иное и иное (άλλο και άλλο)… но не иной и иной (ούκ άλλος και άλλος). …А говоря “иное и иное”, я утверждаю противоположное тому, что говорю о Троице. Ведь там Иной и Иной, чтобы не сливались Ипостаси, а не иное и иное, поскольку Три едины и тождественны по Божеству», – пишет он[206]. Именно эти слова святителя Григория стали для последующих святых отцов образцом использования грамматической категории рода для прояснения богословского содержания понятий лица-ипостаси и природы-сущности[207].
В-пятых
, в отличие от общей природы, которая может многократно делиться по различным природным признакам на многообразные многоуровневые подвиды, лицо, или ипостась, характеризуется в святоотеческом троичном богословии как неделимое (τὸ ἄτομον), или – согласно получившему распространение в русскоязычной литературе латинскому эквиваленту этого слова – как индивид (individuum). Святитель Григорий Нисский, например, указывает: «…Очевидно, что не одно и то же вид и индивид, то есть сущность и ипостась»[208].Понимание ипостаси как индивида
дает возможность выразить мысль о безусловной целостности ипостаси, или лица. В антропологии оно позволяет дать богословское обоснование утверждению о том, что ипостасная идентичность каждого человека не разрушается при рождении, взрослении, получении образования, приобретении или утрате разнообразных навыков и способностей, а также в ходе любых других процессов, в которые вовлечена его индивидуализированная природа[209].В-шестых
, великие каппадокийцы указывают на Ипостаси Пресвятой Троицы как на различные образы существования (τρόιτοι τής ύττάρςεως). Так, святитель Василий Великий называет образом существования отличительный признак Отца – нерожденность. «…Нерожденный – это образ существования, а не имя сущности», – утверждает он[210].Данная характеристика лица-ипостаси означает, что особенности
(ιδίωμα), или отличительные признаки (ιδιάζον σημείον), или отличия (ἰδιότης), по которым различаются Отец, Сын и Святой Дух, невозможно свести к понятию индивидуальных свойств. Тем самым она позволяет подчеркнуть природное единство божественных Лиц. Указание на божественные Ипостаси как на образы существования, получившее распространение в работах великих каппадокийцев, становится общепринятым в святоотеческом богословском языке. Например, святитель Амфилохий Иконийский свидетельствует: «Поклоняюсь… Иисусу Христу, Который совечен Отцу по Божеству, Который ни по сущности, ни по образу существования не моложе Отца по Божеству»[211].В святоотеческом богословском языке понимание лиц-ипостасей как образов существования выражается также с помощью наречия как
(όπως, πώς). В частности, святитель Василий Великий пишет: «…Понятие нерожденности появляется у нас при исследовании не того, что есть [Бог] (τού τί έστιν), а скорее… при исследовании того, как [Он] есть (τού ὅπως έστίν)»[212]. А, например, преподобный Максим Исповедник (580–662) утверждает, что Пресвятая Троица есть «монада в смысле сущности или бытия… и триада – в смысле того, как существовать и того, что составляет основу»[213]. Пресвятая Троица «тождественна Сама Себе, причем, конечно, иначе и иначе», – поясняет преподобный Максим далее[214]. Митрополит Иоанн (Зизиулас) рассматривает такое использование наречия как (όπως, πώς) в качестве важного средства соотнесения святыми отцами понятия лица-ипостаси с категорией бытия (το ε ναι). «В мысли Великих Каппадокийцев понятие “бытия” прилагается к Богу одновременно в двух смыслах. Во-первых, оно означает τί έστιν бытия Бога (что Он есть) – это то, что Великие Каппадокийцы называют усией, или сущностью, или природой Бога; и, во-вторых, оно относится к ὅπως έστιν (как Он есть) – это то, что они отождествляют с личностностью Бога», – указывает владыка Иоанн[215].