Богоубийство (СИ)

- Отец… - прошептал он, заставляя ползти себя, - Мама… - продолжил он, вспоминая милый белокурый образ Люси, милейшей, добрейшей, искреннейшей женщины, коим не был ни один другой человек в его памяти.

По его щекам текли слезы. Осознание стало охватывать его разум. Боль не переставала сковывать его мышцы. Но он полз. Даже если он не доползет, по крайней мере – он пытался. Не думать о боли… Не думать… она пройдет… пройдет…

Камень прямо перед ним. Нужно закинуть на него руку, подтянуться, возвыситься над землей хотя бы на полметра, привстать немного. А там уже и ногу попытаться забросить. Получилось! Еще небольшая подтяжка и… Есть! Он лег спиной на мягкий лишайник, ковром постелившийся между этих двух камней. Сквозь зеленые ветви кустарника, нависающего над его головой, Марк всматривался в голубое небо, практически без облачка. Ему придется провести под ним эту ночь. На большее он пока не способен. Он реально оценивал ситуацию, и знал это. Поэтому, важно было принять это морально, подготовиться. Ничего другого ему на данный момент не оставалось. Слабость брала над телом верх. Мозг отключался. Глаза все чаще и дольше закрывались, пока не закрылись вовсе.

Он должен проснуться… Он дал себе обещание, что этот остров не станет для него могилой…

* * *

Марк выкрикнул во сне. От этого и проснулся. А также от холода, леденящего его кожу под одеждой, не высохшей до конца. Его знобило. Зубы цокотали, а сам он дрожал еще больше, чем до сна. Ночь была холодной, хоть и звездной. Луна смотрела на него своим молчаливым ликом. Он, заметив это, подумал о костре, который не только бы освещал его пространство, но и согревал бы. Как же ему хотелось огня… И чтобы эта боль не была так ощутима…

Прошел еще день. И вот, уже вторую ночь подряд Марк время от времени глотал собственную кровь, поднимающуюся из его желудка. Этим и питался, понимая, что это не нормально. Какой-то из внутренних органов пострадал при падении. Может быть, селезенка, коль в боку такая адская боль. Смерть была ближе, чем могла казаться. Но он старался не думать об этом. Питал себя надеждой, что утром он встанет и пойдет. Хотя бы попытается подняться. Что-то изменить. Иначе, его жажда к жизни умрет раньше его самого.

Он схватился за лицо. Протер его, чувствуя влагу на своей ладони, вобравшую ее изо мха. Кожа лица его была слишком сморщена от морского воздуха и обезвоживания. Хотя бы что-то выжать из лишайника, и протереть лицо… Это уже намного больше, чем ничего… Марк посмотрел в темноту ночи и закрыл глаза, больше не желая ее видеть. Желал открыть глаза, и увидеть утро.

С первыми лучами солнца Марк стал подталкивать себя к действиям. И для начала, ему нужно было хотя бы повернуться набок, что он и сделал, не без труда. Но сделав это, он почувствовал облегчение, несмотря на боль в другом боку. Теперь он попытался приподняться на локте. Пожалуй, плечи и руки были его самым сильным местом на данный момент. Он опирался, приподнимаясь, постепенно занимая положение сидя, поначалу опираясь спиной на выступ камня, который служил ему не только кроватью, но и стеной, защищающей от ветра с севера. А он даже летней ночью мог добить его и без того проблемные почки. В них сразу же прострелило неимоверной болью после того, как Марк, наконец-то, уселся.

Нужно подождать. Он уже сделал не мало. Но нужно еще. Марк попытался умерить свое тяжелое дыхание. Сделать его более редким и плавным, каким оно и должно быть. И постепенно у него получалось избавляться от этой хрипоты в груди, которую словно разомкнуло, когда он попытался чуть округлить ее – припавшую к позвоночнику. Он почувствовал, как легкие его стали расширяться. Лишней боли в них нет. Значит, они целы, а боль исходит из грудной клетки, и из ребер. Может быть, какое-то из них сломано…

Марк почувствовал, как в его висках запульсировало. Кровоток поднялся всплеском к его мозгу. И сначала от этого у него в глазах потемнело. Но затем сосуды мозга расширились, подпитавшись кислородом, и он понял, что ему становится немного лучше. Восприятие окружающей среды стало четче и яснее. Пелена перед глазами стала пропадать. И лишь сухость во рту не давала ему сосредоточиться, как следует. Его желудок заурчал, напоминая ему, что человеку нужно есть для того, чтобы выжить.