Богоубийство (СИ)

Она не захотела задрать подол своей шикарной юбки, которую ей сшила мать. Юбки, которая скрывала длинные красивые ноги, между которыми возжелал побывать Джулиан.

Линда… Щуплая, но такая красивая милая девушка, которой едва исполнилось шестнадцать лет. Образцовая овечка. Мягкотелая, покорная, глуповатая. В тот день святой отец подошел к ней во время одной из прогулок. Девушка так же свободно коротала время. Он сказал ей, что покажет и обучит ее кое-чему важному. Она доверилась, поскольку и подумать не могла, что отец Джулиан покажет ей венозный детородный орган, пульсирующий от желания применить грубую мужскую силу для удовлетворения потребности, появившейся в нем.

Он и сам не знал, почему он решил сделать это. Возможно, она настолько затмила его разум. А возможно, его разум был больным… Он говорил ей не кричать. Она здесь все равно одна, кроме него никого больше нет. И никто ей не поможет. Ни ее мать, заболевшая тяжелой болезнью. Она уже не пригодна для их общества. Ее не будут зря кормить слишком долго. Ей придется смириться. Никто другой не посмеет за нее заступиться. Он сам все решит.

Все в тумане… Но при этом, во сне, как наяву. Словно и не было тех двенадцати лет, что сейчас разделяли этот сон с тем событием. Сон, который в мельчайших подробностях напоминал ему о том дне. О том гадком чувстве, которое он испытал, когда увидел, что убил Линду. Но и это же гадкое чувство придавало ему уверенности, чувства власти. Противоречие – вместо тысячи слов.

- Кристофер, мне нужна твоя помощь! – крикнул своему брату Джулиан, заметив, как тот вернулся с рыбалки.

Тогда у них было абсолютное взаимопонимание и доверие. Возможно, именно до того момента, как думалось между сценами Джулиану. Ведь, когда его брат зашел в сарай, пригнувшись, поскольку был довольно высоким и сильным юношей, и увидел эти черные косы с бантами, его взгляд резко переменился. Он не мог поверить, что его брат убил молодую девушку, которую все так хорошо знали и любили. Тем более, застав картину в таком виде. А именно, она лежала на столе лицом вниз, в неестественной позе, так, словно мучилась перед смертью. С ее головы стекала кровь. А на руках ее были видны синяки. Кристофер, как никто другой, заметил это в долю секунды, сразу же прикрыв за собой дверь.

- О боже, что случилось, Джулиан? – воскликнул тот, после того, как, наконец, преодолел тот ступор, что зародился в нем в тот момент.

Это был удар по голове. Он был уверен. Джулиан выглядел спокойным и уверенным в том, что говорит. Но взгляд его выражал нездоровое возбуждение, выдающее его волнение. Но скорее, не от содеянного. Не от поступка, как такового. А от результата, как он сказал, борьбы.

- Совсем ума лишилась, брат мой! С ума сошла! В ней сидел бес! Мне пришлось применить жестокие меры! - сказал он, словно и сам в это верил.

- Как так? – переспросил он с недоумением, глянув на труп юной Линды так, словно тот еще выделял некую долю тепла, быстро остывая.

- Вот так, мой брат. Вот так. Дьявол может в каждого вселиться. В каждого, - подчеркнуто сказал Джулиан, после чего взял тряпку в руки и постарался утереть руки от крови.

Кристофер все еще не мог свыкнуться с той реальностью, что предстала перед его глазами. Ему было сложно думать. Еще сложнее говорить. Но он понимал, что свыкнуться нужно как можно скорее.

- Что же теперь? – спросил он, отчасти чувствуя себя виноватым; это его брат убил девочку потому, что якобы в ней сидел бес; он не знал, верить ли этому до конца, но скорее всего его брат не питал чувства вины, даже наоборот – выглядел так, словно совершил правосудие.

- Ее мать, конечно, расстроится, узнав, что ее дочь пропала. Мы никому не скажем, что на нее нашел бес. Сейчас ты расчленишь ее, чтобы поместить ее в мешок. А затем ты отнесешь ее так далеко, куда мы запретим ходить нашим людям. К белому дьяволу.

- К белому дьяволу? – переспросил Кристофер.

«Расстроится» - повторил он про себя. Ее материнское сердце разорвется на части. Расстроится – абсолютно не то слово.

- Да. Ты знаешь этот остров получше наших многих следопытов и охотников. Ты изучал его перед поселением. А ее мать я возьму на себя.

Что именно имел ввиду Джулиан, когда сказал последние слова, Кристофер и понятия не имел. Но он знал, как он относился к тяжело больным. И его взгляд излучил такое глубокое потрясение, что Джулиан навсегда запомнил это. Тот момент, когда взгляд Кристофера изменился навсегда, который уже не будет прежним. По-прежнему смиренный, любящий своего брата, верный ему. Но отныне замкнутый, словно пытающийся разглядеть новую истину в этом всем. Непонимающий взгляд сопровождал решения Джулиана даже тогда, когда Кристофер вынужденно стал палачом, толкая людей со скалы. С десяток еретиков он сбросил вниз на камни потому, что его брат обрек их на муки вечные. Он словно спрашивал его: «Почему?», но не вслух. И пусть он стал делать это с неким автоматизмом, но девочка… Ни в чем не повинная юная девочка. При чем здесь она?