Бой-КОТ. Дело доверчивого ветеринара

«Нет, нет, нет! Что ты делаешь?! Ведь это твоя история! Ведь твоя великая повесть должна изменить мир! Неужели ты собираешься все бросить?!» — хотел крикнуть Ричи, но так и остался сидеть, с ужасом глядя на своего «двуногого». За годы вполне неплохого совместного сосуществования кот видывал немало писательских кризисов, но даже в пьяном угаре тот никогда не покушался на содержимое папки. «Вот с этой папкой меня и похоронят когда-нибудь. Под голову положите! — шутил он иногда. — Здесь мое все. Не будет этого, не будет меня». И вот теперь такое!

«Двуногий» будто прочитал мысли кота и вытащил из папки фотографию.

— Видишь, вот он я, — с нежностью произнес он, вглядываясь в голого малыша, радостно улыбающегося с черно-белой карточки. — Кто бы знал… что таким стану… К черту!

Фотография полетела в камин, потемнела, съеживаясь, младенец сморщился, сквозь него проглянул язычок пламени, и через мгновение все было кончено, а писатель уже держал двумя пальцами следующую фотографию.

— Женька, сестра. — На щеке его блеснула слеза. — Женька, а помнишь, как я тебе говорил, что вырасту и женюсь на тебе? Да, мне тут как раз четыре. Примерно тогда я сочинил свой первый стишок. Лучше бы все на этом кончилось, все это писательство. Ты всегда была права — все это зря.

Скомканная карточка тоже отправилась в огонь. Ричи не мог поверить в происходящее. Он запрыгнул на колени «двуногому» и заглянул ему в глаза. Он редко снисходил до такого, но сейчас сердце его обливалось кровью, он понимал, что происходит что-то страшное и он ничего не может изменить. Кот ткнулся лбом в лоб человека, коснулся его щеки холодным носом. «Двуногий» как будто пришел в себя, потрепал друга по загривку и вытащил еще одну фотографию.

— Смотри, Ричи, это моя семья. Я иду в первый класс, смотри, вот я в школьной форме. Это Женя, тут она уже пионерка, в четвертом классе. Мама… Такая молодая, счастливая. Папа… он уже майор, да… Царствие ему небесное… Бабушки — Зина и Клава. Еще молодые, красивые такие. Как девчонки. Клавы уже нет, Ричи. И дедушки тоже. Вот он в штатском, смотри — прямо как кинозвезда. А в форме, с медалями, орденами, он вообще был… настоящий герой, не то что я. Не изменю я мир, мистер кот. Себя-то не могу изменить. Почти никого не осталось, и меня тоже не осталось.

Писатель бросил фотографию в камин, она какое-то время медленно плыла по воздуху, словно не хотела погибать. Человек отвернулся, закусив кулак, по лицу его бежали слезы.

— Ричи, мы так долго были вместе, но… Ты меня поймешь когда-нибудь. Мне надо уйти. Все равно куда — в подвал, на вокзал! Я не хочу быть обузой никому. Я начну все сначала, заново. Я не могу больше так! — Он обвел глазами комнату, и взгляд его снова упал на папку: — Я должен это сделать, должен от всего избавиться! Я не достоин такой памяти!

В камин полетел бумажный пакет с детскими фотографиями, путевой блокнот, весь испещренный записями.

— Я ухожу. Пойду странствовать, принесу себя в жертву вашему счастью. Я не должен быть обузой для моей любимой. Бездарной обузой! Я ухожу, чтобы… Не знаю, не могу я так… Может, стану трактористом где-нибудь… Или просто буду бродяжничать…

«Двуногий» тяжело поднялся и направился к двери, волоча свой чемодан. Ричи медленно пошел следом за ним.

— Ты оставайся. У тебя есть Мася, вам вместе жить и жить. Пора и котят заводить. Довольно мы с тобой поскитались. Ты нашел свое счастье. А я — нет. Я должен идти.

Он кинул взгляд на камин, где ярко разгорался ворох писем и стихов, и неожиданно вернулся к нему, присел на корточки и снова начал подсовывать в огонь листок за листком. Воспоминания, наброски, черновики, стихи…

Его щеки были мокрыми от слез. Он опустил лицо в ладони и застонал. А потом порывисто встал, схватил чемодан и почти бегом бросился к выходу.

Глава двадцать пятая, в которой все кончается

Ричи, задыхаясь, несся за своим «двуногим». Глаза застилала какая-то мутная пелена, и казалось, что легкие вот-вот разорвутся от напряжения. Никогда раньше котектив не испытывал ничего подобного. Было ощущение, что еще немного, и жизнь остановится, ком в горле перекроет доступ воздуха, а душа провалится в преисподнюю… в которую Ричи, как любой просвещенный кот, конечно, не верил, но сейчас это не имело никакого значения.

Спина писателя маячила впереди — он шел очень быстро своей размашистой угловатой походкой, которая всегда вызывала у грациозного кота сдержанную улыбку. Но в эту минуту Ричарду было не до смеха: его наивный и немного смешной «двуногий», глубоко порядочный и ранимый человек, вечно сомневающийся в себе, его подопечный и друг уходил от него в неизвестность и даже не оглядывался. Глаза котектива снова заволокло влажной пеленой, но догнать «двуногого» судьба ему так и не позволила.

На полной скорости повернув за угол, Ричи со всего маху налетел на здоровенного мускулистого котяру. Изо рта непроизвольно вырвалось шипение, но тут же стихло под спокойным и сосредоточенным взглядом незнакомца.