Бой с невидимкой

– И что же они ни разу не переняли товар по дороге? – спросил Евген. – А начали с магазина?

– Насчет дороги это я не знаю, а насчет магазина – так ведь очень удобный случай! – сказал Степан Жук. – Село-то осталось пустое, без вашей защиты! Все были на хуторе… Приходи и бери!

– Все были на хуторе, – бесстрастно повторил Евген Снигур. – Все были на хуторе… А откуда они знали, что в магазине прорва всякого товара? От тебя? Я спрашиваю, от тебя?

– От меня, – упавшим голосом подтвердил Степан. – Два дня назад я ездил за товаром, привез. А вчера и сообщил им.

– Подробнее! – отрывисто произнес Евген. – И без утайки!

– Видишь – большая береза у магазина?

– Ну…

– Так вот, когда я привожу товар, я должен каждый раз вывешивать на той березе рушник. Высоко, чтобы было видно издалека. Висит на березе рушник – есть товар в магазине, не висит, значит, товара нет. А все остальное – не мое дело. Ну я и вывешивал. Три раза… А на четвертый раз они и наведались…

– Что ж не наведывались первые три раза?

– А потому, что вы все были в селе. Неужто непонятно?

– С кем из бандитов ты общался?

– С Улыбкой. Такое у него прозвище – Улыбка. Велел мне, чтобы я так его и называл – Улыбка.

– Кто такой?

– Наш, из Березичей. Дурной человек, отчаянный. Правда, как началась война, куда-то сгинул. А как война закончилась, так опять объявился.

– Как звать?

– Стась Швайко.

– Почему Улыбка?

– Лицо у него такое, будто все время улыбается. Наверно, оттого и зовут его Улыбкой. Да неужто не помнишь? Ты же сам здешний, так что должен помнить.

– Помню, – поморщился Евген. – Да, припоминаю.

Он и в самом деле вдруг припомнил Стася Швайко. Да и как было не припомнить? Березичи – село небольшое, здесь все друг друга знали. И по именам, и в лицо. Евген вспомнил даже, что он однажды даже дрался с этим Стасем. Он уж и не помнил из-за чего, кажется, из-за какой-то дивчины. И одолел Стася в этой драке. Давно это было, еще до войны и, кажется, еще до того, как в Березичи пришла советская власть. А потом накрепко забыл. Да и что тут было помнить? Ну, дрались, ну, из-за дивчины. А сейчас вот вспомнил.

– Сколько раз ты видел Стася? – спросил Евген.

– Два раза, – ответил Степан Жук. – Да мне и этого хватило.

– Подробнее!

– Первый раз, когда он пришел ко мне в магазин. Было уже поздно, темно. Я разбирался с товаром – утром надо было открывать магазин. Ну, они и вошли…

– Они – это кто?

– Стась и еще двое.

– Тех двоих ты знаешь?

– Нет… У одного из них прозвище Лут. Так к нему обращался Стась. А про второго ничего не скажу. Но не наши они, не здешние. Дальше рассказывать?

– Не надо. Ты говорил, что видел их два раза…

– Да, дважды. Второй раз – совсем недавно. В тот самый день, когда хоронили твоих… Пришли ко мне вечером в магазин. Те же самые, то есть Стась, Лут и еще один. Ну что, спрашивает Улыбка, не передумал бороться за самостийную Украину? Не продал нас москалям? Спрашивает и улыбается. И хорошая такая улыбка, добрая, как у ребенка! Ну, говорит, гляди, а то ведь мы на расправу-то скорые! И, если что, будет тебе то же, что и Евгену Снигуру! Тебе, то есть… Выть будешь по ночам, смерти себе искать!

Евген внешне никак не отреагировал на эти слова. Он лишь грузно пошевелился и резким движением убрал палец со спускового крючка автомата, будто опасался, что палец сам по себе, произвольно нажмет на спусковой крючок.

– Что еще они тебе говорили? – спросил он.

– Можно сказать, что ничего. Только попросили у меня бумаги.

– Какой еще бумаги?

– А какая есть. А у меня только серая и грубая, из которой я делаю кульки, когда отпускаю товар. Ну, говорят, давай эту, нам без разницы. Да побольше. А то у нас бумаги нехватка. Спрашиваю: а для чего вам столько бумаги? А не твое, говорит Стась, дело. Ну, взяли бумагу да еще несколько карандашей – и пошли. Вот… А больше мне и сказать нечего.

– Кто такой Перемога? Ты его знаешь?

– Нет, – энергично затряс головой Степан Жук, – не знаю! Да и откуда бы мне знать? Так, слышал…

– И что слышал?

– То же, что и все люди. Есть, говорят, такой Перемога. Страшный человек, беспощадный.

Какое-то время Евген Снигур неподвижно сидел на обрезке бревна, упорно глядя в одну точку, будто бы он был не человеком, а бездушным изваянием. А затем сказал, не глядя на Степана:

– Запирай свой магазин, да и пойдем.

– Куда? – со страхом спросил Степан Жук.

– Туда, куда ты заслужил, – ответил Евген и поднялся.

– Но у меня же семья… у меня дети!

– У меня тоже была семья и были дети, – жестко ответил Евген, и деревянная идольская усмешка вновь возникла на его губах. – И у других, которых пожгли и постреляли, тоже были дети. И у тех, кого постреляют завтра, тоже дети!

– Так что же мне было делать? – с отчаяньем спросил Степан.

– Брать автомат и защищать свою семью и детей, – отчеканил Евген.

– Ну да – защищать! – Отчаянье придало Степану Жуку смелости. – Знаю, как ты защитил своих детей! Все знают!

– Пошли, – все тем же жестким тоном повторил Евген. – Или останешься в своем магазине навеки!

– Так ведь ответишь! – из последних сил упирался Степан Жук. – Перед советской властью!