Бой с невидимкой

– Дела как дела, – ответил Олекса. – Вначале охраняли живых и убитых, потом – грузили их на машину, потом ждали машину обратно, чтобы забрать покойников.

– Всех забрали? – спросил женский голос.

– Всех, – ответил Олекса.

– Что, были солдаты? – спросил женский голос.

– А то кто же, – ответил Олекса.

– А что со Свиридом? – спросил женский голос.

– Кончился Свирид, – ответил Олекса.

– Что, застрелили? – спросил женский голос.

– Если бы! – хмыкнул Олекса. – Представь, ему перегрызли горло! Сам-то я этого не видел. Хлопцы рассказывали. Страшное, говорят, было зрелище! Добро бы зверь, а то ведь перегрыз горло человек!

– Какой человек? – спросил женский голос.

– Говорили, будто Стась Швайко. Точно, он. Потому что когда я его увидел, то у него все лицо было в крови! Как у зверя. Представляешь себе? Он даже не вытирал ее с лица – кровь. Страшное дело!

– Сам-то Стась живой?

– Живой… Увезли в город с другими… Ну так ты пустишь меня в хату или так и будем мерзнуть на пороге?

– Ступай домой, – сказал женский голос.

– Это почему же так? – спросил Олекса, и в его голосе послышалось и удивление, и недоумение, и обида. – А я так к тебе спешил…

– Ступай домой, – повторил женский голос. – Сегодня я не могу.

– Ну хоть погреться! – сказал Олекса. – Что ж ты – гонишь прямо с порога… Это меня-то!

– Приходи послезавтра, – сказал женский голос. – Ну, иди.

Трепетный огонек свечи тут же погас. Это означало, что невидимая Снигуру и Онысько женщина вошла в хату и затворила за собой дверь.

– Эх! – сокрушенно произнес Олекса.

И, если судить по звукам, стал спускаться с крыльца. Павло и Евген отпрянули в сторону. Олекса прошел мимо них, не заметив их и не почуяв.

– Слышал, о чем они говорили? – шепотом спросил Павло у Евгена.

– Не глухой, – ответил Евген.

– Интересный разговор, не правда ли? – сказал Павло. – Очень даже интересный. Вот зачем бабе знать все эти подробности? Кого увезли, с солдатами или без солдат, что сталось со Свиридом Зеленюком, жив ли Стась Швайко…

– Баба, она всегда любопытная, – пожал в темноте плечами Евген. – Потому и спрашивала. А завтра растрезвонит о том по всему селу. Обычное дело.

– Ты так считаешь? – с сомнением спросил Павло. – А что, если оно не так? Если дело здесь не в бабьем любопытстве?

– А тогда в чем?

– А в чем-то другом.

– А что это за баба? – спросил Евген. – Я-то ее и не знаю. А ты знаешь?

– Знаю, – ответил Павло. – Я в селе знаю всех. Да и на хуторах тоже… Ганна Кравчук. Вдова.

– А мужа что же – убили на войне?

– Нет, не на войне. Да они и перебрались к нам в село совсем недавно – после войны. Она и муж. Вроде как эта хата досталась им в наследство. Раньше здесь жила старуха Ворониха, а потом, значит, умерла. А эта Ганна вроде как бы ее родственница. Ну и перебрались они с мужем в эту хату, как не стало старухи.

– А раньше где они жили?

– Вроде как в другой области. Так сказала мне сама Ганна.

– А муж-то куда подевался?

– Вот тут дело интересное, – не сразу ответил Павло Онысько. – Вроде как ушел однажды на болота, да так и не вернулся. Пропал. Вроде как утонул в болотах. Так сказала сама Ганна. Она приходила в сельсовет с заявлением, чтобы, значит, мы поискали ее мужа. Да ты что же, не слышал?

– Я хуторской… был, – запнулся на слове Евген. – На хуторах свои слухи. И что же, никого не нашли?

– Это на болотах-то? Будто сам не знаешь, что это дело гиблое. Коль уж пропал человек на болотах, то хоть ищи его, хоть не ищи… Сколько их на нашей памяти пропало – вот так-то? Пошел на болота, ступил один неверный шаг, и тебя уже нет. Год назад это было. Почти сразу, как пришла советская власть.

– И что, с той поры эта Ганна так и живет одна?

– Почему же одна? – усмехнулся Павло. – Вот Олекса к ней по ночам приходит. Да только не верю я…

Павло хотел сказать еще что-то, но не успел. Потому что в хате вдруг скрипнула дверь, и на крыльце возник темный женский силуэт.

– Это Ганна! – шепнул Павло.

Женщина тем временем подошла к воротам, отворила их и вышла на улицу. Здесь она немного постояла, будто прислушиваясь к тому, что происходит в темноте или вглядываясь в нее, а затем неслышным скорым шагом пошла по улице.

– Интересно, куда это она пошла? – шепотом произнес Павло. – Ведь почти ночь… Ну-ка, пойдем за ней!

И Павло с Евгеном такими же неслышными шагами, какими передвигалась и сама Ганна, пошли вслед за нею. Шла Ганна довольно-таки долго. Село длинной прерывистой линией было растянуто вдоль болота, и женщина дошла почти до самой сельской окраины. Здесь она подошла к какому-то дому и постучала в окошко – не так, как стучал к ней Олекса, а обычным, торопливым и прерывистым стуком. На первый стук никто не ответил, и Ганна постучала еще раз. Только тогда на оконце отодвинулась занавеска, и чье-то лицо приникло к оконному стеклу, вглядываясь в темноту.

– Откройте двери! – резким, почти приказным тоном произнесла Ганна.

В доме что-то ответили или спросили, но ни Павло, ни Евген не услышали ни звука. Зато они отчетливо расслышали слова, которые в ответ произнесла Ганна.

– Перемога все видит! – сказала женщина.