Дело тут было вот в чем. Еще утром, когда Олексу Цыганка в приказном порядке вынудили никуда не отлучаться с сельсоветского двора, Павла Онысько будто бы какая-то невидимая иголка уколола. Он вместе с другими наблюдал за маетой Олексы, слушал, как милиционеры, «ястребки» и солдаты зубоскалят над Олексой, но сам он не смеялся. Он размышлял. Он думал об Олексе. С одной стороны, он распрекрасно понимал маету Олексы: конечно, куда как приятнее валяться на лежанке с красивой молодкой и пить горилку, чем караулить бандитов – хоть живых, хоть мертвых. Но с другой стороны – здесь было что-то не так. Вот не так, и все тут! Олекса всегда был хлопцем честным и разумным, ни в каких подлостях замечен не был, если было надо, вставал за товарища горой. А тут нате вам: надо ловить бандитов у Панского брода – а Олексы нет, надо пойманных болотяныков караулить – он, опять же, отсутствует, а если и появляется, то лишь на самое короткое время, а потом опять пропадает… А если его, как, скажем, сегодня, насильным порядком привязывают к месту, то он начинает маяться. А ведь дела-то какие творятся хоть в Березичах, хоть на хуторах! Каждую ночь стреляют, убивают, жгут. И куда ж ты бегаешь при таких-то делах? Ведь ты же при серьезном деле! Ты – помощник командира «ястребков»! И, между прочим, ты на это дело записался добровольно, никто тебя не тянул на веревке! Так что ж ты бегаешь? Куда ты бегаешь? Разве ты не понимаешь, что тем самым ты предаешь своих товарищей? Вот подкрадется какой-нибудь бандит и захочет выстрелить твоему товарищу в спину! А прикрыть-то товарища со спины и некому! Потому что нет Олексы Цыганка рядом! И даже так: то он есть, то его нет. А это еще хуже, чем если бы тебя не было вовсе. Нет, тут что-то не так. Недаром же Павла Онысько колет та невидимая иголка. Все колет и колет…
Вот обо всем этом Павло и рассказал Евгену, поделился с ним сомнениями и недоумениями.
– Так что ж ты хочешь? – спросил Евген, когда Павло умолк.
– Проследить я хочу за Олексой, – сказал Павло. – Этой же ночью. Чтобы узнать, куда это он бегает. Говорит, что к бабе. К какой такой бабе? И прошу тебя помочь. Вдвоем – оно сподручнее.
– Мало ли в селе баб, – пожал плечами Евген. – И почти половина одинокие. Что ж тут такого?
– Баб, может, и немало, – согласился Павло. – Да только Олекса Цыганок – он такой один. Он все видит и знает про наши дела.
– Хорошо, – кивнул Евген. – Если надо, проследим. Но как?
– Я вот что думаю, – сказал Павло. – Продержим его сегодня здесь до самой темноты. Специально предупредим, чтоб никуда не отлучался. А вот когда все дела здесь закончатся, тогда его и отпустим. Говорю же, специально. Потому что в темноте следить куда как легче.
– Я понял, – сказал Евген.
Грузовик прибыл из района, когда уже совсем стемнело. «Ястребки» вместе с милиционерами и солдатами погрузили в кузов мертвые тела, солдаты также пристроились в кузове, и грузовик тронулся в обратный путь.
Павло Онысько долго смотрел вслед грузовику – пока он не скрылся в темноте и пока не стало слышно рева его мотора. На том грузовике увозили его мертвого брата. И хоть брат тот был бандитом и потому заслужил свою участь, но все-таки он был братом, а, значит, частью самого Павла Онысько. Непросто отрывать от себя частицу самого себя, с этим надо свыкнуться.
– Ну? – спросил подошедший к Павлу Евген Снигур. – Что дальше?
– Дальше? – очнулся Павло. – Да, дальше… Где Олекса?
– Да вот он, неподалеку. Спрашивает, можно ли ему уже идти.
– Да, пусть идет.
– Ступай! – махнул рукой Евген куда-то в темноту. – Но не теряйся надолго! Как только что – мигом будь здесь!
– А когда это я терялся надолго? – весело ответил из темноты Олекса Цыганок. – Я всегда на посту.
Шаги Олексы прошуршали в темноте по траве и вскоре стихли.
– Пошли, – сказал Евген, обращаясь к Павлу. – А то как бы не упустить. Вот темнота-то какая! Да очнись ты, слышишь! И не оглядывайся! Смотри вперед!
И они пошли вслед за Олексой Цыганком. Они его не упустили: смутный силуэт Олексы постоянно был виден, а если он и терялся из виду, то слышны были во тьме его шаги и его дыхание.
Шел Олекса недолго и вскоре подошел к одной хате, стоявшей с самого краю села, почти у болота. Здесь Олекса остановился, какое-то время постоял, а затем скрипнули жердяные воротца. Это означало, что Олекса вошел во двор. Павло и Евген, неслышно ступая, подошли ближе. Олекса же тем временем приблизился к оконцу и тихонько в него постучал. Причем – не простым стуком, а так: сначала три коротких, отрывистых стука, затем – небольшая пауза, и потом – еще три таких же стука.
В хате тотчас же вспыхнул огонек – там кто-то зажег свечу. Скрипнула дверь, и огонек свечи затрепетал на ночном ветру. Это означало, что тот, кто был в хате, вышел встречать Олексу на крыльцо.
– Что так долго? – спросил тихий женский голос.
– Раньше не отпускало начальство, – ответил Олекса. – Было много всяких дел.
– И что за дела? – спросил женский голос.