Бои в Прибалтике. 1919 год

«Остаюсь при решении относительно быстрого очищения Курляндии. Иных гарантий солдатам на Востоке, кроме их вступления в рейхсвер, дано быть не может. Выставленные войсками в Прибалтике требования по большей части невыполнимы. От офицеров и нижних чинов следует требовать безусловного подчинения приказам германского правительства. Упорствование в отказе от него будет иметь следствием разрыв отношений, прекращение выплат и довольствия, а также юридическое преследование».

Размышления

И сегодня очень тяжело найти точку зрения на события августа 1919 г., которая устраивала бы все заинтересованные стороны.

Можно вполне понять, что правительство Германии, недавно подписавшее Версальский мирный договор, вынуждено было избегать любых возможностей нового конфликта с державами Антанты, которые частично мирный договор еще не ратифицировали[319], а потому не были связаны в выборе своих средств. В этом оно учитывало настроение подавляющего большинства германского народа. Однако, несомненно, можно представить и правительство с более выраженным национальным чувством и более твердой волей, которое, вероятно, использовало бы возможность с самого начала похоронить мертвящий эффект от версальского диктата. Какого бы результата добились этим и удалось ли бы вновь воодушевить на национальный подъем народ, большинство которого было увлечено совершенно иными целями, сегодня уже выяснить невозможно.

Военные инстанции на Родине – военное министерство, командная инстанция «Кольберг» и Верховное командование «Север» – в отношении вопроса о Прибалтике единую позицию выработать не смогли. Их поведение порой отличалось известными колебаниями. Некоторые подчиненные инстанции иногда выходили за рамки планов вышестоящих органов. В любом случае давали себя знать последствия от 5-летней войны[320] и глубокого потрясения от революции.

Войска и их командиры уже не могли быть так просто удержаны в рамках железного подчинения, как это было в военное и довоенное время, а до того было воспитано за две сотни лет прусско-германской выучки солдат. Они ощущали самих себя ответственными за судьбу своего Отечества и полагали, что обязаны действовать так, чтобы не ошибиться в выборе средств. Возможно ли было в вопросе о выводе войск учесть мнение хотя бы ответственного за него в первую очередь командующего корпусом или по меньшей мере подождать до предстоящего уже накануне его отзыва, остается неизвестным. Дела обстояли так, что командиры прибалтийских частей должны были под давлением любви к Отечеству решиться на формальное несоблюдение субординации.

Как следует оценивать такие соображения на фоне высоких патриотических целей, которыми руководствовались в те дни командующий Железной дивизии и его помощники – капитан-цур-зее Зиверт и командиры отдельных фрайкоров, их мужественное выступление в защиту подчиненных – а они полагали, что последние оскорблены и находятся в опасности, – придется оставить на усмотрение солдатской совести. Именно поэтому майор Бишоф и принял тогда на себя всю полноту ответственности за свое решение. Он и сегодня несет ее перед судом истории[321]. Однако каждый немец, который вообще может представить себе, что такое самостоятельные действия в столь сложной ситуации, может только пожалеть, что бойцам в Прибалтике и их командирам в отличие от Йорка[322] не суждено было оправдаться за счет победного итога. Им пришлось утешаться лишь тем, что они стремились свершить великое.

Весьма примечательна и позиция командующего корпусом, который сразу же по своему возвращению столкнулся с необычайно острым кризисом. При всей сумятице той вышедшей из берегов эпохи он сумел сохранить убеждение в непременной необходимости железной дисциплины и поэтому не мог одобрить поступок своих подчиненных. Он отдал приказ о выводе его войск и теперь увидел, что его намерения были перечеркнуты «снизу». Несмотря на это, он не бросил своих боевых товарищей. Ведь в нем жило не менее горячее желание извлечь из всей прибалтийской затеи максимум пользы для народа, Отечества и прибалтийских соплеменников, а также стремление позаботиться об участниках продолжавшихся вот уже 7 месяцев боев с большевиками. Он с симпатией относился к далеко идущим планам русских во главе с Бермондтом, однако оценивал обстановку куда более трезво, нежели большинство бойцов в Прибалтике, исходя при этом из реальных возможностей. После участия в переговорах в Германии он уже понял, что на действенную поддержку оттуда рассчитывать не приходится.

Если же, несмотря на подобную оценку обстановки, он все же не бросил вверенные ему войска, то это было сделано в соответствии с глубоко укоренившимся в нем наследием прусского офицерского корпуса. Он нисколько не сомневался, что тем самым рано или поздно окажется в конфликте с вышестоящими инстанциями, в особенности с германским правительством, а потому это также не пойдет войскам на пользу. Следовало предугадывать трагический финал.