Бой вечен

Путешествие к восточному берегу канала было хоть и быстрым, но не таким роскошным, как на пароме, в частности, здесь не было бара, а завывание четырех ходовых двигателей вызывало головную боль. Достав из нагрудного кармана обтянутую кожей фляжку, лейтенант причастился коньяком и поймал на себе заинтересованный взгляд сидевшей неподалеку дамы. От тридцати до тридцати пяти, короткая стрижка, холеное, красивое лицо, вероятно, потомственная дворянка. Про таких говорят: любовь подобной женщины сродни гуманитарному образованию. Если это так, то за последние полтора года лейтенант стал одним из самых образованных людей на земле, ибо при Виндзорском Дворе было полно тайных и явных педерастов, неспособных оказывать дамам должное внимание. Эти педерасты женились, дабы не создавать в обществе скандала, потом снова предавались своему омерзительному пороку, их супруги готовы были лезть от этого на стену и зачинать ребенка хоть от конюха – так что лейтенанту приходилось трудиться за троих. Труд этот был приятным, хотя и обременительным, и лейтенант понял, что стоит только кивнуть этой даме – и через пару часов они уже будут в номере мотеля, наскоро снятом в одном из очаровательных прибрежных местечек континентального побережья. Несколько часов любви без обязательств и без продолжения, даже не зная имени партнера. Но у лейтенанта было задание, и для его исполнения следовало действовать с минутной точностью. Поэтому он возвратил даме холодный, равнодушный взгляд и посмотрел на часы. Примерно в это время в знакомом до последнего закутка аэропорту объект садится в трансконтинентальный «Бристоль», не зная, что ее сопровождают четверо неприметных, но отлично подготовленных мужчин. Это были его люди, двадцать второй полк САС, отряд контрреволюционной войны. С ними он, главный егермейстер Его Величества, должен был встретиться уже в Риме.

К счастью – ветер был попутным, и катер на воздушной подушке прибыл в Кале даже раньше, чем было указано в расписании. Кале – потрясающе красивое место, пирс для судов на воздушной подушке оборудован прямо посреди песчаных пляжей. Лейтенант оседлал свой «Триумф» и выехал первым, немного задержавшись на бетонном выезде на трассу, чтобы посмотреть и запомнить пейзаж: бледно-желтые пески, чахлые кусты, остатки рыбацких сетей и бледно-голубое небо. Перед тем как отправиться в путь через весь континент – он бросил взгляд назад и увидел, как заинтересовавшаяся им дама осторожно выезжает из темного чрева «ховеркрафта» на роскошном «Даймлере-купе». Он махнул ей рукой, переключил передачу и рванул с места. Догнать его стального зверя было практически невозможно, даже на мощном «Даймлере».

Путь его был долог. Он лежал через всю Нормандию. В Нормандии дороги были хуже – несмотря на почти век германского господства, немцам так и не удалось научить французов серьезному отношению к таким прозаическим вещам, как качество дорожного покрытия. Доходило до того, что французы, которые до сих пор помнили, что они французы, а не норманны, потомки свирепого народа воинов, – умышленно портили дороги, проложенные немцами, чтобы показать свое гражданское неповиновение. Впрочем… еще канцлер Бисмарк со вздохом сказал: а вы попробуйте править страной, где двести пятьдесят сортов сыра…[96]

Мотоцикл на дороге стоял просто отлично: а чего вы хотели, сверхлегкое шасси и тяжелый мотор, размещенный в самом центре мотоцикла. Тяга двигателя была просто тепловозной, как только граф пришпоривал своего коня – ответом ему был утробный рокот, переходящий в рев, и Ниагара тяги. Машины законопослушных континенталов, плетущихся на своих ста десяти, – он обходил, как стоячих. Поддерживая двести – двести двадцать в час, он уже через полтора часа влетел на Периферик, кольцевую автодорогу, окружающую старый Париж и отделяющую его от современных, безликих, построенных уже при немцах пригородов…

Вероятно, за ним было уже двадцать – двадцать пять штрафов за превышение скорости от автоматических камер, расположенных на дороге, – но графу на это было плевать. На острове – дорожные штрафы, выписанные на континенте, не признавали и не взыскивали.