Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках

В последние десятилетия именно такая логика в оценке данных договора 944 г. – то есть не отождествление лиц, поимённо перечисленных в начале, с позже упомянутыми «князьями» и «боярами», а наоборот, принципиальное их разделение – стала набирать всё больше сторонников. Кто такие «князья» и «бояре» толкуется по-разному (здесь исследователи уже опираются не на договоры, а на другие источники и свои общие представления), но по отношению к тем, кто послал послов, сохраняется старая двойственность подходов: часть исследователей видит в них некую знать, не связанную кровно с Рюриковичами, а часть – родственников Игоря. Первый подход отстаивают, например, С. Франклин и Дж. Шепард, Н. Ф. Котляр, Г. Шрамм и М. Б. Свердлов[794]. Второй– А. В. Назаренко, А. П. и П. П. Толочко, А. А. Горский и Е. А. Шинаков[795]. Однако, трудности, с которыми сталкиваются последователи того или другого подхода, остаются прежними и по-прежнему нерешёнными. Так, приверженцы первого подхода фактически оставляют открытым вопрос об умолчании списков договора 944 г. о Свенельде и Асмуде, а вторая группа учёных ничего не может поделать с тем простым фактом, что сам договор говорит как о родственниках Игоря только о 4 лицах (Святославе, Ольге, Игоре-племяннике и Акуне).

А. В. Назаренко, поддержавший «родовую интерпретацию», связал её с представлением о том, что первоначальная территория Киевского государства (Русская земля в узком смысле слова) являлась «коллективной собственностью» всего княжеского рода Рюриковичей. В рассуждениях исследователя существенную роль играет критика сопоставлений, которые предпринял Г. Г. Литаврин, между данными договора 944 г. и описанием константинопольского приёма Ольги в трактате (обряднике) Константина Багрянородного «De ceremoniis». Литаврин, предложив свой перевод того отрывка трактата, в котором рассказывается о приёме Ольги, сравнил указания о разных лицах в сопровождении Ольги, а также их численности и суммах денег, которые они получили от императора (эти цифры приводятся Константином), с именным списком послов, людей, их пославших, и купцов договора 944 г. Такого рода сопоставления предпринимались и раньше (М. М. Грушевским, М. Д. Присёлковым, А. В. Соловьёвым, Б. Д. Грековым и др.), но они носили более или менее общий и иллюстративный характер, а Литаврин попытался с помощью детального анализа числовых соотношений установить дифференциацию в элите Киевского государства X в.[796]

На мой взгляд, подсчёты Литаврина и его общие выводы не выглядят убедительно, и их критика со стороны Назаренко справедлива. Чтобы разобраться во всех деталях дискуссии, надо обратиться к самому источнику – рассказу Константина о приёме Ольги. Разбор этого текста тем более необходим, что после публикации перевода Литаврина были опубликованы ещё два перевода этого отрывка – на английский и русский языки, – но уже вместе с переводом всей главы трактата, внутри которой помещён этот отрывок (глава 15 книги II)[797]. Английский перевод М. Физерстоуна учитывает также отрывки текста «De ceremoniis» в недавно обнаруженных рукописях-палимпсестах и опирается на специальный текстологический и кодикологический анализ. В переводах и в комментариях переводчиков обнаруживаются некоторые расхождения, существенные для данного исследования[798].

Когда состоялся визит Ольги в Константинополь, описанный в «De ceremoniis», неизвестно. В трактате Константина даты нет, но, исходя из контекста, учёные относили визит к 957 г. Г. Г. Литаврин выступил против принятой датировки и предложил свою – 946 г. Разразилась интересная дискуссия, в ходе которой выяснилось, что теоретически возможны обе датировки, но всё-таки доводы в пользу традиционной датировки, которые выдвинули А. В. Назаренко и М. Физерстоун (у каждого из них своя аргументация), представляются убедительнее[799]. В пользу датировки 957 г. говорят и общие соображения: борьба с древлянами после смерти Игоря, произошедшей никак не ранее самого конца 944 г. (а скорее даже и годом-двумя позже), должна была занять у Ольги некоторое время, а кроме того, Святослав на момент смерти Игоря был малолетен (как говорит летопись), и вряд ли Ольга могла оставить его одного на Руси в 946 г.

Константин описывает два приёма княгини в императорском дворце с аудиенцией у императора и торжественными трапезами– 9 сентября и 18 октября. В данном случае важны его указания о составе её сопровождения.

В начале соответствующего отрывка Константин пишет, что на первый приём княгиня («архонтисса Росии» – ) пришла не одна. О её сопровождении в греческом оригинале сказано . На русский язык Литаврин эти слова переводит так: «с её близкими, архонтиссами-родственницами и наиболее видными из служанок», Новиков: «со своими близкими родственницами архонтиссами и самыми приближёнными служанками». Перевод Физерстоуна: «with her noble [female] relations and the elite other [female] attendants».