Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках

В своё время В. О. Ключевский высказывал мнение, что под летописными обозначениями «старцы градские» и «старѣишины по всем градомъ» скрывается «образовавшаяся из купечества военно-правительственная старшина торгового города»[999]. Главными должностными лицами этой городской «старшины» он, опираясь на известие о пирах Владимира, считал десятских, сотских и тысяцких и определял их функции как военные. Современные исследования показывают, что функции должностных лиц децимальной организации лежали скорее в административно-хозяйственной сфере[1000], хотя упоминание «воев славных тысячи», приведённое выше, говорит, что военные функции этой организации всё-таки не были вовсе чужды. Так или иначе, в любом случае нет причин отказываться от тезиса Ключевского о тождественности «старцев градских», «старейшин по градом» и тех сотских, десятских и нарочитых мужей, которые упоминаются в известии о пирах Владимира. На мой взгляд, в пользу этого тезиса говорит, прежде всего, то, что эти обозначения встречаются только в статьях из времени правления Владимира Святого, причём «старейшины по градом» как раз в той же статье 6504 (996) г., где сообщается о пирах Владимира, – сначала о пирах на Преображенье в Василеве (здесь о старейшинах), а затем киевских пирах для всей «дружины» (здесь о сотских и прочих). Все эти статьи присутствуют и в списках ПВЛ, и в Н1Лм (=НС) и восходят, скорее всего, к древнейшему слою летописания[1001]²⁹¹.

Таким образом, в сообщении о сборе средств для найма варягов Ярославу мы видим те же два элемента общественной элиты, которые указаны в рассказе о пирах Владимира, – знать (боярство) и городская верхушка. О гридях Ярослава не сказано, возможно, потому, что из них у Ярослава в тот момент просто никого не осталось (он прибежал в Новгород, как сообщает сама летопись, только сам-четыре), но скорее потому, что как «люди дома» князя они не могли и не должны были участвовать в общегородском сборе средств; они получали жалованье от князя, и их деньги были фактически княжеские. Здесь пролегала принципиальная грань между гридями и боярами – одни были людьми «княжого права» или дружиной в собственном (научном) смысле этого слова, другие – людьми, вступавшими в некоторые отношения с князем (которые можно назвать вассально-договорными), но в принципе не зависимые от него и тесно связанные в бытовом и практическом смыслах с городской средой.

Сопоставление перечней социальных категорий людей в летописных сообщениях весьма поучительно, демонстрируя, насколько могут расходиться указания, обозначения и умолчания в разных текстах, говорящих на самом деле примерно об одном и том же. Гриди в одном случае присутствуют, в другом – нет; один и тот же социальный класс в одном случае обозначен так, в другом – иначе. Эти примеры ярко демонстрируют ущербность подхода, который во «Введении» был определён как «терминологический фетишизм».

Показательно также сравнение структуры элиты Руси по древнейшим данным и по более поздним. Тот взгляд на древнерусскую элиту, который развивается в настоящей работе, предполагает, что принципиальных изменений с начала XI в. до конца домонгольского периода не должно было быть, так как и бояре, и торгово-финансовая верхушка города, и даже княжеские слуги (хотя в меньшей степени) сохранялись как главные элементы верхней части социальной «пирамиды» Руси.

И действительно, источники свидетельствуют о сохранении той же структуры. Прекрасной иллюстрацией может служить известие Московского летописного свода конца XV в. в статье 6719 (1211) г., которое восходит, как доказал А. Н. Насонов, к владимирскому своду 1220-х гг.[1002] В этой летописной статье рассказывается о конфликте Всеволода Юрьевича, владимирского князя, со своим сыном Константином. Чтобы определить новый порядок престолонаследия в пользу другого своего сына (Юрия), престарелый Всеволод созвал представительное собрание. На это собрание он «созва всѣх бояръ своихъ с городовъ и съ волостеи, епископа Иоана, и игумены, и попы, и купцѣ, и дворяны, и вси люди»[1003].