Бояре Стародубские. На заре

– Все-то у вас неладно. Сами вы, вижу, непокойные, щечки у вас не румяные, сглазил вас недобрый глаз. Не призвать ли знахарку, вас с уголька умыть?

– Не поможет, – проговорила Паша, не изменяя позы своей.

– Иль вас к ворожее свозить?.. – придумала Игнатьевна.

– Грешно ворожить. Надо нести какую пошлет Бог долю, по воле Его, – сказала строго Степанида.

– Ты книжница, разумница, – разнежась, причитала Игнатьевна.

– И сестра вам не дура досталась, – серьезно и баском говорила Степанида. – И сестра со мной книги читала.

– Ах ты, греховодница! Ты и сестру в монастырь сманишь, всех нас в беду введешь, – затараторила мамушка, мгновенно изменив тон речи.

– Я с сестрой не расстанусь, вместе в монастырь пойдем, – говорила Паша, уже поддразнивая мамушку.

– Ты – в монастырь? Оборони Господи. Сейчас иду к деду Лариону Сергеевичу. – Игнатьевна выбежала из комнаты, а боярышни сидели, задумавшись, и не бросились остановить ее. Остановила ее внизу на лестнице Ирина Полуектовна.

К ворожее тоже Игнатьевне не пришлось ехать: не оказалось в тот день у боярышень и кучера. В это утро приходил с недоброй вестью для Захара конюх Стародубского Ефрем, привозивший со свадьбы боярышень.

– Пришел я к тебе от молодого нашего боярина, – проговорил Ефрем, входя в конюшню и потряхивая кудрями с видом балованного прислужника.

– На водку, что ли, присылает мне боярин ваш, Ефремушка? Не ехать ли опять с песнями кататься? – спокойно спрашивал Захар, подмигивая и не переставая разгуливать щеткой вдоль спины своей любимой лошади.

– Вот вишь, как о святых делах ты печешься, – с укоризной заметил Ефрем, надевая шапку и подбоченясь.

– Не туда попал, видно, – заговорил Захар смиренно, – ну, говори, сам говори, что нужно?

– Приказал тебе молодой боярин, чтоб уходил ты из наших мест подобру-поздорову, – вполголоса передавал Ефрем.

– Что так? – окинув его быстрым взглядом, спросил Захар.

– Известно стало боярину, чем ты занимаешься; узнал он, что водишь ты странниц к боярышне, письма носишь и на сходки их нечестивые хаживал, – значительно высказал Ефрем.

– Сходки нечестивые! Много ты понимаешь, щенок! Пес этакий! – заворчал вдруг Захар, ощетинившись, и весь подался вперед на Ефремушку, но тот и не двинулся.

– Говорю тебе то, что попы говорят и боярин наш! – откликнулся Ефрем сердито.

– Нечестивые! Разве нечестивые молятся ко Господу? Разве мы убиваем или калечим на войне людей, разве у нас рубят руки или головы провинившимся, выжимаем ли мы с кого денежку силой, нечестивые! – повторял Захар с разгоревшимися глазами. – Разве не сказано у нас, что все мы братие, и открыто равно для всех Царство Небесное, и тебе бы с нами молиться! – все больше одушевляясь, говорил Захар, впиваясь глазами в лицо слушателя; Ефрем смутился.

– Ну ладно, я в церкви молюсь пока, – проговорил он, снимая шапку и переминая ее в руках, – а я вот что скажу: уходить тебе велено, а не то возьмут тебя и отвезут в Кострому, а оттуда в Москву доставят к допросу: прислал тебе боярин на дорогу, вот, бери, – закончил Ефрем, вынимая кожаный кошель из кармана плисовых своих шаровар; Захар глянул в кошель и стих.

– Уходить мне и без того пора, – сказал он, – да Савеловы без кучера останутся, – пожалел Захар.

– В кучера меня ставит им боярин, – самодовольно заявил Ефрем.

– Ви-ишь! – промычал Захар сердито, оскалив зубы. – Только вряд ли поладить вашему с Савеловыми: боярышни-то ни одна не согласна за вашего, обе в монастырь идут!..

Пустив эту острую стрелу отсутствующему боярину, Захар взялся опять за щетку.

– Я давно собираюсь отчалить, – говорил он спокойно, – а вот эту лошадку ты береги больше всех, – это кладь, а не лошадь: днем покатает боярышень, а ночью свезет странников верст за двадцать, – и ничего!

– Ну, прости, Захар. Дай Бог тебе далеко уйти от беды, а мне приказано здесь с тобой ни минуты не оставаться, – говорил Ефрем, готовясь уходить.

– С Богом ступай, еще увидимся, коли к нам задумаешь перейти! – это были последние ядовитые слова Захара, заронившие в голову Ефрема неясное мечтание о возможности какой-то вольной и широкой жизни; но он тут же опомнился и, скользнув в дверь, исчез без оглядки.

Так лишились боярышни и своего возницы, Захара, и ни одна из них не решилась бы выехать с конюхом старого боярина Стародубского; да, впрочем, жалеть о выездах недолго уже приходилось: зима шла к концу, скоро стаял весь старый, потемневший снег, и вода разлилась по лугам вокруг их усадьбы.

Глава VIII