– Что сталось бы с вашим отцом, если бы и вы были так же тщеславны, как сестра ваша! – высказал Сильвестр Ольге, когда они прогуливались в саду в тени густых вишневых деревьев.
– Не для того ли послал вас Господь, чтобы от вас запали во мне другие мысли? – ответила Ольга.
– Разве я внушил вам что-нибудь? – Сильвестр вспомнил при этом, как остерег его Барановский на прощанье.
– Ваши беседы и книги не пропали даром! Столько лет провели мы с вами и почти оставили всех соседей в последние годы. Правда, я и прежде была набожна. Отец даже отпустил нашу учительницу – католичку, говорил, будто она повернула мне голову по-своему. Она читала мне о своих святых, и я целые часы проводила с ней. Сестра была всегда резвей меня и рассеянна. Она больше любила сказки Афимьи Тимофеевны.
– Может быть, и вам скоро полюбятся другие рассказы… – сказал Яницкий.
– Нет, нет! – горячо возразила Ольга. – С тех пор как мне… – Она замолчала на минуту; Сильвестр глядел на нее, желая угадать, чего она не досказала. – Мне нравится уже совсем другое, – добавила она, – и я не увлекусь мирскою суетой.
– Чего же вы хотели бы в жизни, какой путь изберете вы? – спросил Сильвестр, и неожиданно для него сердце в нем замерло, он ждал и боялся ответа, будто брал его на свою совесть.
– Я не могу знать путь, назначенный мне Господом впереди. Но пока я буду счастлива, если останусь при отце, – отвечала Ольга, – это спасет меня от ложного пути; я здесь могу следовать вашим советам.
– Что вы называете ложным путем? – спрашивал Сильвестр, участливо глядя на нее; он был растроган ее кроткими, прямодушными речами.
– Путь тщеславия и ненужной суетности. В ней нет никому пользы и бывает много вреда. Я не боюсь за себя, пока я у отца. Но, может быть, мне грозит сватовство по обычаю, и сватовство, от которого нельзя будет отказаться. Тогда будет новая жизнь, – чуждо все будет для меня! Не думаю, чтоб и Анна осталась довольна жизнью в будущем. Она тоже вступит в брак в угоду окружающим ее и будет упрекать себя, когда с новым спутником надо будет забыть все, что прежде ей внушали! Храни Бог от спутника, для которого придется отказаться от указаний души своей! – договорила Ольга.
– Но вам не предлагают еще такого спутника?.. – спросил Сильвестр, тревожась за Ольгу.
– До сей поры – нет. Но отцу могут посоветовать и потребовать согласия. Вот вы и скажите мне: чем я могу навсегда оградить себя от такого сватовства? Подумайте хорошенько и придумайте: я прошу вас, как брата, если вы согласны исполнить долг брата!
– Я обещаю вам; хотя ничего не могу сказать в сию минуту! Но обещаю вам исполнить долг брата и помочь вам советом, если придет борьба для вас.
– Прощайте пока, мой названый брат! Придумайте, предложите мне… какое хотите средство, чтоб спасти меня навсегда! – проговорила Ольга с непривычною живостью и отрывисто. Краска бросилась ей в лицо, и она быстро ускользнула из аллеи, по которой они шли вместе. Сильвестр стоял растерянный; ему казалось, что она уходила недовольная, почему он не тотчас указал ей верное средство. И никогда еще не говорила она так доверчиво, не выказывала такого расположения к нему. Он боялся, что это могло идти из другого источника, что это не была нежность сестры к брату, как она назвала его. Да, он не мог не понять в эту минуту, как дорога была ему Ольга и что семья сержанта была давно его родной семьей. Кроме нее, у него и не было никого родного; тоска охватила его при мысли, что он потеряет навсегда семью эту; в тяжелом раздумье ходил он один по саду, забираясь в самые дальние углы его. В ушах его раздавались просьбы Ольги – и он признавал за собой обязанность прийти ей на помощь. Новый план жизни начинал рисоваться в более ясных чертах в его голове. «Я еще свободен, – выяснилось ему, – я могу посвятить жизнь свою на благо семьи сержанта; это не помешает другим моим планам», – добавил он уверенно.