Сильвестр отдавался новому чувству и новым мыслям со всею подвижностью его натуры, даровитой, но мягкой и неопределившейся. Такие натуры, с влеченьем к добру, быстро создают себе новые планы и поклоняются на время всему, что создали в голове своей, или поддаются вполне чужому влиянию и более твердой воле. До сих пор им владели другие; другие выбрали ему призвание почти с детства; когда он не знал еще жизни – его приучили готовить себя для неба. И он любовался этим небом, живя в мирной семье на малороссийском хуторе, где оно так приветно раскидывало свой купол над роскошно растущими деревьями, над свежими лугами и синими водами. Пока, любуясь природой, он считал, что она, отделив его от шумной суеты остального мира, все свободнее возносила к небу, – между тем живая жизнь все более опутывала его, все теплее проникала в него и пускала крепкие корни. Он должен был сказать себе, что уже давно живет под влиянием Ольги и разделил ее живые чувства, глубокие и всегда сдержанные, но проявлявшиеся для него в тихой улыбке и долгих взглядах. Сильвестр понял приходившее к нему счастие и вспомнил слова Барановского. Он начал обдумывать новую жизнь, ему представлялась прелесть призвания преподавателя; разве он не возвысит ум учеников своих, передавая им разум древних авторов, изучая с ними литературу и философию? Смышленые и бойкие товарищи Сильвестра по академии говорили недаром о нем, что «мудрый Сильвестр стоял на распутье».
Прошло несколько дней, он был озабочен, но не избегал Ольги, не отходил от нее, помогая ей в хозяйственных занятиях.
Вечером, когда она поливала цветы в цветнике перед домом хутора, Ольга спросила его:
– Помните ли вы, о чем я вас просила? Придумали ли вы что-нибудь?
– Я все решил в своих мыслях, – отвечал Яницкий с свойственною ему торжественностью.
– Помните, что если вы обречете себя в монастырь, то покинете нас навсегда, – сказала она, быстро взглянув в лицо его.
– Я решил, что я буду преподавателем, чтоб не покинуть вас без поддержки!
Ольга расцвела и просияла, она выиграла половину дела.
– Это не помешает вам уехать далеко отсюда, – сказала она немного спустя.
– Где бы я ни был, я приеду, как только вы призовете меня, – обещал ей Яницкий.
– И останетесь здесь? Навсегда?.. – спрашивала она, пытливо вглядываясь в лицо его.
– Навсегда?.. Но… – хотел он возразить.
– Сильвестр! – прервала его Ольга. – Обдумайте, согласитесь ли вы остаться здесь навсегда, если вас попросят об этом.
– Но для чего? – спросил Яницкий, ожидая, чтоб Ольга уяснила мысль свою.
– Для чего люди заключают союз… навсегда? – проговорила Ольга живо и не глядя на него.
– Если бы я думал, что это возможно, – сказал Сильвестр нерешительно и смущенно.
– Все возможно для того, кто твердо идет к тому, чего желает, – внушала Ольга. – Спросите только себя, не противоречит ли вашим склонностям такой союз… со мною? – докончила она.
Сильвестр стоял погруженный в себя, он приходил в положение человека, которому снятся счастливые сны; но Ольга ждала ответа.
– Я думаю, что нет, я не решился бы сказать вам только…
– Вы думаете, что согласны на такой союз? – спрашивала она, протягивая ему руку. Яницкий робко взял в обе руки протянутую руку Ольги и наклонился поцеловать эту руку.
– Боже мой! – послышался за ними громкий голос Анны. – Что же это за представление? – говорила она, подходя к ним ближе. – Что тут случилось?
– Я после скажу тебе, – отвечала Ольга спокойно.
– А вот и отец, он искал тебя, Ольга.
– Я после скажу все отцу, – отвечала Ольга, думая только о случившемся и не отвечая на голос отца.
– Занята, что ли, чем? Чего вы не откликаетесь? – спрашивал сержант и, смеясь, махнул на них рукой.
Яницкий молча продолжал поливать цветы, улыбаясь как во сне и бессознательно заливая цветы водою.
– Ведь вы целый потоп в цветнике сделаете! – сказала Анна. – Бросьте лейку, отец зовет нас с собою на пасеку. Идем, Ольга, скорее, – звала она сестру.
– Вы пойдете, Сильвестр? – спросила Ольга.
– Я пойду вслед за вами, я догоню вас. Зайду только прибрать книги у себя и закрою окно.
Девушки пошли обе с отцом в ту сторону от дома, куда тянулось поле, потом начиналась степь с буераками, то есть небольшими овражками, в которых разрастались иногда густые лески, они поднимались по отлогим горкам, составляя отдельные рощи, острова и стенки, как их называют в Малороссии. В такой стенке леса помещалась пасека хутора с небольшой избой сторожа-пасечника. Солнце опускалось, свет его падал слабее, принимая красноватый цвет, и длинные тени расстилались на траву от деревьев и от проходящих людей.