Бояре Стародубские. На заре

Сильвестр скоро догнал сержанта и дочерей его. Он не пошел за ними тотчас, чтоб дать себе время оправиться от охватившего его смущения. С ним так быстро совершилась перемена, мысль о которой еще недавно не могла бы прийти ему в голову; как он был доволен смелостью Ольги, которой у него не хватило бы! Она сама предложила ему союз навсегда, предпочла его, безродного, какому-нибудь знатному и богатому жениху; предпочла из уважения к его душевным качествам и развитию умственному, – вот какова была Ольга! Такие мысли наполняли его между тем, как он догонял обеих сестер почти у леса. Он поравнялся с ними и хотел идти рядом с Ольгой, но сестра ее, Анна, стала между ними. Яницкому показалось, что она не желала оставить их вдвоем и нарочно мешала им говорить между собою. Он пошел рядом с сержантом. Издали он слышал голос Ольги, ее тихий серебристый смех; она была весела и шутила над Анной, которая спорила и серьезно возражала ей недовольным тоном. На пасеке сержант спросил у деда-сторожа, есть ли у него подрезанные соты, и велел принести их. Все сидели на опушке, куда дед-пасечник принес на маленьких глиняных тарелочках соты и свежего черного хлеба. Анна и тут не отходила от Ольги или сама угощала Сильвестра и разговаривала с ним. Яницкому раз только удалось подойти к Ольге на обратном пути домой, подойти так близко, что он мог сказать ей тихо:

– Завтра я дам вам ответ на все ваши вопросы.

– Решительный ответ? – спросила она и добавила: – В полдень я приду в сад к пруду.

Вечером, вернувшись с прогулки на пасеку, Яницкий уже не видал более Ольги. Сестры обе оставались в своих комнатах; случайно проходя мимо их окон, Яницкий мог слышать, что там шел оживленный говор, похожий на спор.

– Что ты призадумался, батюшка Сильвестр? – спрашивал сержант, замечая, что его что-то заботило. – Да тихий какой стал, точно малый ребенок! Нету Стефана, тот бы нас развеселил.

– Да и я желал бы с ним поговорить сейчас, – отвечал Сильвестр, невольно высказывая свое желание посоветоваться с любящим его человеком.

К ужину Анна вышла одна, Ольга не приходила; Анна объяснила ее отсутствие усталостью, головною болью. Сильвестр начинал тревожиться. Так ли он понял Ольгу и не жалела ли она, что поступила так решительно? Она была всегда очень сдержанна, что же принудило ее вдруг изменить своим привычкам? Одна Анна могла что-нибудь объяснить ему.

– Могу ли я предложить вам вопрос? – сказал он, подходя к Анне, когда она вышла на галерею.

– О чем? – сухо и неохотно спросила Анна.

– Если позволите, я спрошу у вас о том, что касается вашей семьи, но что и меня тревожит по привычному участию к ней.

– Вы говорите о головной боли у Ольги? – спросила Анна.

– Да, о ее здоровье и о том тревожном состоянии, в котором я вижу ее в последнее время. Я привык откровенно говорить с вами, и если наши отношения не совсем изменились…

– Нисколько. Я по-прежнему уважаю вас, – поспешила ответить Анна.

– Так не можете ли вы сказать мне: не предлагали ли сестре вашей какое-нибудь сватовство, которым она могла бы тревожиться?

– Я намерена была сообщить вам все, что знаю об этом; вот что встревожило Ольгу: отец сообщил ей, что при прощанье Разумовская пожелала ему найти хороших мужей для его дочерей и сказала, что сама об этом постарается. Сообразив кондуит графини относительно нашей семьи, можно заметить, что она получила к нам особенное расположение! Меня это радует; но у Ольги другие понятия, она огорчена и тревожится. А почему? Вы, может быть, это лучше меня знаете?

– Я видел только, что Ольга чем-то особенно испугана, и благодарю вас за объяснение.

– Если говорить откровенно, то я не одобряю ее кондуита, – закончила Анна, снова помещая в речь свою иностранное слово, как она всегда делала теперь, и уходя на зов отца в столовую.

Сильвестр простился с сержантом и ушел к себе. Он боролся с новыми мыслями и не мог лечь спать. Ему казалось, что именно теперь следовало бы поговорить с Ольгой. Отчего она скрылась вечером? Сомневалась ли она в нем или сама прибегала к союзу с ним неохотно, чтобы избавиться от зла, более неизвестного? Вправе ли они были оба вступить в брак на таком основании и благословит ли Бог союз – без прямой, искренней любви друг к другу? Он не может дать ей ответ назавтра! Сперва следовало спросить Ольгу о многом. Потушив огонь в комнате, он подошел к окну и глядел на звездное небо, но мысли его были в беспорядке, и он не мог молиться. Он вспоминал все годы, пережитые на хуторе, и мог ответить за себя, что Ольга всегда привлекала его, он всегда предпочитал ее Анне. Могла ли она сказать, что не любила никого другого? Если б Стефан был здесь, он, верно, распутал бы все недоуменья! «До завтра!» – сказал он и, перекрестясь, попробовал лечь и уснуть; но сон пришел не скоро, и до утра он спал неспокойно, часто просыпаясь и сознавая что-то тяготившее его.