Боярин

Почему именно о промахе? А как же иначе-то, если после этой разрозненной стрельбы из двух десятков шведов удалось ссадить не более полудюжины. Причем двое из них подхватились и бросились на врага, крепко сжимая палаши и бешено вращая глазами.

И все это Ганс успел рассмотреть буквально за пару-тройку секунд, пока взводил курок, ставил на место кресало и вскидывал револьвер, беря на прицел следующего всадника. Край сознания уловил отдаленные звуки сшибки конницы. Вот только разбираться в этом времени не было.

Выстрел! Есть! Еще один готов!

Пятясь назад, майор вновь изготовил оружие к бою. Злобный гортанный рык шведского кирасира. Жалобная мольба артиллериста, оборвавшаяся на полуслове. Истеричный, полный ужаса крик, срезанный на высокой ноте. Злая площадная брань на немецком, и на этот раз явно победная.

Треща подлеском, из густой листвы появился спешенный кирасир. Едва заметил Ганса, как в его глазах тут же появился злой, радостный, алчущий и одновременно кровожадный огонек. Хищник увидел свою добычу, обозлившую его и теперь обреченную. Фон Ланге выстрелил, не поднимая револьвера. Вот как изготавливал его к бою, так и выстрелил прямо от пояса.

Стука пули о кирасу он не услышал, что неудивительно, они ведь были едва не лицом к лицу. Но зато во взгляде шведа появилось эдакое недоумение и даже изумление. Ноги подломились, и он рухнул на колени, опираясь на палаш, лезвие которого ушло глубоко в землю.

Ганс и сам не знал, откуда явилось это осознание. Но он отчего-то не стал больше изготавливать револьвер к бою. Вместо этого, действуя по наитию, перекинул его в левую руку и выхватил шпагу.

А в следующее мгновение из кустов выбежал еще один кирасир. Выглядел он не менее свирепо, чем предыдущий, разве что был совершенно молчалив. Мгновение, и швед перешел в атаку, со свистом взрезав клинком воздух.

Ганс едва успел сместиться с направления атаки, скользнув в сторону плавным и выверенным движением. Вот так взглянешь со стороны, и покажется, что майор выводит какую-то фигуру танца. Правда, результатом этого изящного па стал предсмертный хрип нападавшего, получившего отточенный клинок точно в горло.

Разделавшись с противником, фон Ланге наконец изготовил револьвер к выстрелу. Держа его в левой руке и сжимая в правой окровавленную шпагу, он проломился сквозь листву подлеска, готовый продолжить схватку. В голове никаких мыслей, только жажда крови.

Но тут все уже было кончено. Его артиллеристы добивали последних раненых шведов, остервенело орудуя штыками. Еще бы. Натерпелись страха, теперь вот вымещают свою злость. Пронзают даже явно мертвые тела, ничуть не думая о том, что кирасы, по сути, представляют собой дорогую добычу.

— Отставить! К орудиям! Заряжай!

Приказ командира, как всегда уверенного в себе, действует отрезвляюще, и солдаты тянутся к своим картечницам. Н-да. А ведь успели шведы покуражиться. Ганс наблюдает около десятка тяжелораненых и убитых. И не менее десятка недосчитывается. То ли подались со страху в лес, то ли лежат где-то за кустами. Ага. Вот тот, кто нужен.

— Трубач. Труби сбор.

— Слушаюсь, господин майор.

Над лесом раздается сигнал сбора. Солдаты прошли достаточно длительную и вдумчивую муштру, так что отличат его даже в крайней степени возбуждения. А еще поспешат на зов командира. Не смогут не поспешить. Хотя бы потому, что этот сигнал говорил о миновавшей опасности и необходимости возвращения на позицию. Дезертиров же вешают.

Несмотря на явный половинный некомплект обслуги, вскоре картечницы вновь были готовы к бою. Однако решительно непонятно, куда стрелять. Шагах в трехстах от них развернулась натуральная свалка из человеческих и лошадиных тел. Крики, брань, ржание, звон стали, редкие выстрелы. И главное, кто кого одолевает в этом клубке, совершенно неясно. Остается только ждать…

Иван изучал представшую перед ним картину, удобно устроившись в походном кресле. Ну чисто Наполеон с известной картины, хотя он и не помнил, чьей именно. Только барабана не хватает, чтобы эдак положить на него ногу. Но зато имеется походный стол с разложенной картой. Хм. И кувшином кваса. Денек выдался жарким. Причем связано это далеко не только со сражением.

То, что он видел, иначе как разгромом назвать нельзя. Все открытое пространство перед ним буквально усеяно ранеными и убитыми. Не менее трех четвертей от всей шведской пехоты. Шесть брошенных легких полевых пушек, а вернее, картечниц.

Шведы по обыкновению наступали с артиллерией в рядах пехоты. Но штуцерники выбили их обслугу, позволив сделать лишь по одному выстрелу с дальней дистанции. Впрочем, вовсе не безрезультатному. Двое убитых и шестеро раненых. Не так чтобы мало для стрельбы с дистанции в четыре сотни шагов, да еще и по противнику, находящемуся в укрытии.