Боярин

Вот как раз сейчас – удобный момент! Боярин ударил… соперник вовремя пригнулся, и сабля, соскочив с покатого шлема, прошлась зубилом по бармице, угодив в плечо. Конечно же роскошные латы монгола выдержали, но удар оказался силен – Ремезов бил от души, как учили, в данный конкретный момент используя тяжелую саблю как меч – не прошибить доспех, так хоть переломать кости! И, судя по всему, его удар достиг цели – правая рука врага обмякла, но воин, с силой швырнув в соперника щит, немедленно перехватил саблю левой… коей и действовал с не меньшим искусством! Молодец – сноровисто уклонившись от щита, Ремезов невольно восхитился.

И тут же последовал удар! И это было плохо – с левшой всегда плохо, хотя в это время фехтование еще не достигло своей истинной высоты, чаще всего били просто «на раз», стараясь поразить соперника первым же ударом. Ну, а если уж с первого раза – вот, как сейчас – не выходило, уж тогда приходилось долго кружить, отбивать удары, атаковать.

В-вух!

С противным треском острие монгольской сабли распороло Павлу рубаху, даже чуток задело, раскровянило грудь. Монгол ухмыльнулся… Ах ты ж, вражина!

Павел нарочно замешкался, пошатнулся даже… Как любой нормальный водитель обязательно время от времени кидает взгляд в зеркало заднего вида, так и опытный воин контролирует обстановку вокруг – так действовал и заболотский боярин, крем глаза отмечая, что схватка-то, по сути, уже подошла к концу – пожалуй, только он – и этот упрямый монгол – и остались. Пора уже было заканчивать.

Удар! Словно молния! Однако соперник слишком уж вытянул руку… Вот за эту руку-то Ремезов его и схватил, живо переместившись в сторону. Схватил, дернул… Имеющий в руке клинок обычно не обращает внимания на какие-то другие приемы. Игдорж Даурэн ждал ответки – удара, и был к нему готов. А вот захвата – просто рукой! – явно не ожидал и, не удержав равновесия, полетел в траву…

На упавшего сразу же навалились разбойники, живенько разоружили, скрутили, связали.

– Хороший куш! – довольно осклабился главарь шайки. – Богатые доспехи – богатый человек. Мыслю – мы получим за него хороший выкуп. Очень и очень большой! Тем более что этот татарский черт так саданул щитом Силяйку… Не знаю, останется ли тот жив.

Воткнув саблю в землю, боярин обернулся, увидев среди поверженных трупов врагов лежащего в траве кормщика. Через весь лоб его тянулся широкий кровавый шрам, нанесенный краем щита монгола.

– Поганый татарин! – осклабившись, выругался Дуб-Дубыч.

– Я вовсе не поганый! – надменно возразил уже поднятый на ноги Игдорж Даурэн. – Я верую в Господа, Христородицу и Иисуса Христа!

– Знаем мы вас, степняков, – угрюмо прищурился атаман. – Еретики вы, а не добрые христиане! Троицу не чтите, Христа – тоже как-то не особо, даже и в церкви не ходите! Еретики!

– Церковь – есть созданье людей! – вскинулся было монгол, но его быстро увели прочь, к лодкам.

– А где же Суань Го? – наскоро осмотрев убитых, спохватился Павел. – Что-то я его нигде здесь не вижу!

– Двое ускакали в степь, – признавшись, атаман скорбно поджал губы. – Силяйко, ему велено было следить, да вишь, как вышло-то, со щитом этим. Эх, Силяйко, Силяйко, как же мы теперя без кормщика-то? Добрый был кормщик, все мели на реке знал до Азака до самого.

– Так, может, еще выживет?

– Может, и выживет, – спокойно согласился Курдюм. – Только в себя приходить будет долго, а мне люди сейчас нужны. Особенно – кормщики. А ты, Аким, молодец! – вдруг улыбнулся разбойник. – Саблюкой машешь добре! Пожалуй, и возьму тебя в ватагу.

– Вот уж спасибо, – Ремезов отозвался, не особенно скрывая издевку. – Можно сказать, всю жизнь только об этом мечтал.

В принципе, для начала и это было неплохо, хоть Павел и понимал, конечно, что полной веры ему нет и, верно, не скоро еще будет. Ну – пока хоть так. Главное сейчас – с Машей вопрос порешать. Да-а… Судя по этим милым и приветливым людям – решишь тут женский вопрос, как же!

Молодой человек осмотрелся, глядя, как, стаскивая в одну кучу добро, бродники деловито добивают раненых. Просто ножом по горлу – и понеслась душа в рай… или в ад, скорее.

Связанный пленник – единственный, остальных просто убили – презрительно обернулся, с ненавистью посмотрев на Павла, как будто именно он, Ремезов, и был в этом побоище виноват! Сами виноваты, нечего было устраивать тут всякие погони и все такое прочее, сидели бы молча, ехали бы себе дальше в Сарай – остались бы здоровы и живы.

Среди убитых Ремезов опознал и второго киданя – посланца Ли Чаня, тот лежал в траве со снесенной половиною черепа, полуголым – дорогущий халат и доспехи бродники хозяйственно прибрали.