Боярин

Маша с ними не поехала, осталась в кочевье, поддавшись на уговоры новых подруг. Ремезов сначала удивился отказу девчонки возвращаться на родину, а потом махнул рукой – все правильно – дома-то у бывшей невольницы давно уж нет. Там, на Руси, нет, а вот здесь, в Орде – вдруг появился. К тому ж и перспективный жених подрастает, да и табуны, отары… Чего от счастья несчастье искать? Правильно Маша и сделала, что осталась, а вот Яцек, конечно – другое дело. Видно было – грустил, тосковал парень, вот и попросил Павел пристроить его в Сарае к каким-нибудь купцам – чтоб добрался до своей Польши.

Плотная, наезженная колесами широких степных телег, дорога шла вдоль реки, затянутой прозрачной утренней дымкой, на глазах таявшей под блистательно-золотыми солнечными лучами, как тает попавший в теплую воду лед. Сладко пахло клевером, белыми звездами сверкали на всем пути ромашки, тяжело покачивались на ветру фиолетово-багряные соцветия иван-чая, а в зарослях смородины и малины весело щебетали птицы. Вот одна серая пташка выпорхнула прямо из-под копыт коня, неровными кругами поднимаясь в небо. Жаворонок… или пеночка.

Игдорж Даурэн сидел в седле неподвижно, как статуя Будды, и, судя по закрытым глазам – дремал, как и все его люди, кроме Бару – тот то вырывался далеко вперед, хлестнув коня плетью, то надолго задерживался у малинников, набивая сладкими ягодами рот, и потом догонял всех, поднимая с дороги теплую серовато-желтую пыль.

Никаких указателей, кроме изредка попадавшихся каменных баб, на всем пути не имелось, и Павел иногда сомневался – а правильно ли они едут-то? Нет, вроде бы все правильно – вниз по теченью Волги, что же касаемо указателей, так молодой человек про себя посмеялся, представив, как из-за во-он того орешника выплывает вдруг указательный знак – «Сарай – 40 км». Ага… еще и гаишник там же, в кустах, сидит, полосатой палочкой машет-колдует.

Впереди, в зыбком степном мареве неожиданно показались какие-то строения, а на проглянувшей синью из-за ивовых зарослей реке – суда, судя по размерам – торговые. Павел протер глаза и нагнал своего степного приятеля:

– Что, друже Игдорж, приехали? Сарай там?

– Сарай, – не поднимая век, степняк улыбнулся столь же невозмутимо, как улыбалась тысячи лет подряд каменная баба, воздвигнутая неведомым народом в неведомо какие времена. – Строится город. Красивый будет, да-а.

– Что-то не похоже, что строится… – хмыкнув, Ремезов тут же осекся – что ж он ожидал там, впереди, увидеть – подъемный кран и группу гастарбайтеров?

Гастарбайтеры, однако же, не замедлили появиться, да и весь город надвинулся как-то очень быстро – только что тянулась по сторонам степь, и вот, на тебе, уже – без всяких стен да ворот – дома, сады, мощеные улицы. И гастарбайтеры – русские мужики, каменщики во главе с артельным-прорабом, видавшим вилы малым с черной окладистой бородищею и загорелым до черноты лицом.

– Эй, Микола, Карась! – уперев руки в бока, деловито распоряжался артельный. – Там вон погуще раствора кладите – хозяин наказывал, чтоб крепка стенка была!

– Здоровы будьте, православные, – проезжая мимо, весело крикнул боярин.

Каменщики – те, кто оказался к кавалькаде поближе – разом поклонились:

– И ты, господине, будь здрав.

– В рабстве, почитай, здесь, в полоне? – не удержавшись, поинтересовался молодой человек.

Артельный гулко расхохотался:

– Ране были в полоне, а топеря – на заработках. Деньгу хорошую зашибаем, не жалуемся.

– Ну, Бог вам в помощь.

Помахав артельным рукой, Павел хмыкнул: а ведь точно – гастарбайтеры, угадал!

Прогрохотав копытами коней по широкой площади, окруженной приземистыми домами и строящимся – по виду, православным – храмом, всадники свернули на неширокую улочку, что вела вниз, к пристани, тоже все еще строившейся, точнее сказать – расширявшейся. Туда, к покачивающимся на зыби судам и поехали, спешившись на узких деревянных мостках.

– Тут останьтесь, – спрыгнув с коня, быстро распорядился Игдорж. – Ждите. А мы с гостем пойдем.

– Дядюшка! – юный Бару взмолился вдруг чуть не плача, – А можно и я с вами, а? На ладью посмотреть хочется.

Бросив на племянника хмурый взгляд, найман неожиданно смилостивился и махнул рукой:

– Ладно, иди. Только морду от грязи вытри… Да не конскую – свою!

Бару проворно утер лицо рукавом и поспешил следом за Игдоржем и Павлом. А те уже подходили к большому и широкому судну с зеленой, украшенной затейливыми узорами, кормою. Ремезов, честно сказать, несколько недоумевал – не думал, что еще и на корабле плыть придется.

– Нет, друг, не поплывем, – словно подслушав мысли, найман вдруг обернулся. – Здесь тот пройдоха живет, торговец. Прямо на ладье и живет, да-а.

– Что, у пройдохи дома своего нету? – удивился боярин. – Какой же он тогда пройдоха?

– Дом он, друг Павел, строит. Каменщиков по пути видал? На него стараются… Эй, хэй! – приложив ладони ко рту рупором, громко позвал степной рыцарь. – Есть тут кто-нибудь?