Бросало то в жар, то в холод. Тяжесть стала просто невыносимой, требовала развязки, но тянуть время было невероятно приятно. Куница услышал еще один тихий стон-выдох, и осторожное прикосновение горячих пальцев к выбритым вискам. Он зарычал, потершись об горячую ладонь щекой, и ощутил, как вторая ручка легла жаром на грудь, и несмело, медленно, очень неуверенно, потянулась вниз, очерчивая горячую дорожку к паху, где поднявшаяся плоть ныла и пульсировала, требовала развязки, прикосновения. Ручка замерла так близко, что он чувствовал ее жар. Яра не решалась прикоснуться, хоть и, видимо, чуяла, что правильно все делает.
Смелая на охоте, смелая на берендея кинуться, смелая под копыта лечь и смелая на аресова волка оскалиться, она превратилась в испуганную девочку, стоило только приласкать. Куница улыбнулся в темноту и прошептал:
— Не бойся, не укусит.
Она выдохнула, и горячим прикосновением вышибла из груди Куницы рык. Живо он подался вперед, толкнувшись в горячие пальцы, и прикосновение исчезло. Сердце Яры заколотилось, сама она испуганно выдохнула:
— Прости, я не хотела делать больно.
— Это было не больно, — Куница мягко поцеловал ее горячие и дрожащие губы, и осторожно под бедра ее подхватил.
Девушка тут же застыла, ноги напряглись, задрожали.
— Расслабься, — выдохнул он, борясь с желанием войти быстро, на всю длину. — Расслабься, я осторожно.
Горячее и тугое, лоно встретило его напряжением. Яра то ли всхлипнула, то ли застонала, и ослабела, поддаваясь нежной ласке. Куница осторожно подался вперед, успокаивая ее поцелуями, зацеловывая боль.
Тихий и охрипший вскрик заставил его вспомнить страшный вечер, когда Яр стал вожаком, и себе забрал последнюю молодую волчицу в стае, его одногодку. Вспомнил, как та с вожакова шатра вопила от боли, умоляла прекратить, а стая ничего не могла сделать.
— Прости, — прошептал Куница, выйдя из горячей тесноты. — Прости меня.
— Нет, все хорошо, — выдохнула она, гладя его по шее и нежно целуя в подбородок. — Все хорошо, совсем не больно, продолжай.
— Не хочу делать тебе больно, — мужчина лег рядом, ощущая липкое неприятие от воспоминания, что все еще крутилось в голове.
— Ну, когда-то же это нужно будет сделать, — Яра легла головой на его тяжело вздымающуюся грудь. — Куница, ну чего ты?
— Спи, маленькая, — он погладил по тонкому плечу, и в один момент она выскользнула из его объятий.
Яра села на его бедра и мягко прикоснулась дрожащими пальцами к члену, что вмиг отвердел, отзываясь на жаркое прикосновение. Куница выдохнул:
— Не надо, Яра.
— Тихо будь, — проговорила она, перехватив его руки, и крепко сжала, переплетя их пальцы. — Или ты меня не хочешь?
— Хочу, но…
— Вот и помолчи, — девушка поцеловала его руку, и отпустила.
Куница хотел было что-то сказать, но горячее и тугое ощущение вернулось, заставляя тихо зарычать вместо слов. Яра насадила себя на него, медленно и осторожно, поскуливая, как щенок. Всего в себя вобрала, и жар на мужчину накатил такой, что дышать стало невыносимо. Он неосознанно двинул бедрами и услышал тихий стон. Его руки сами легли на талию девушки, и перешли на бедра, которыми Яра медленно вильнула, заставляя Куницу коротко рыкнуть от жара, накатившего на все тело. Томление и тяжесть нашли свой выход. Жар стал почти невыносимым от движений девичьих бедер. А затем Куница, тяжело застонав, излился внутрь Яры.
Ее стон слился с его собственным, казалось, разнесся по всей стоянке и поднялся вверх, к самому Аресу.