Боярин, скиф и проклятая (СИ)

Ярогнева стояла в одиночестве, пока фигуры ее родных не растворились в ночной темноте. Зима пришла, и начало очень рано темнеть. Но не это беспокоило Куницу. Он смотрел на темный силуэт Яры-Аурусы, которая продолжала стоять, где стояла, не двигаясь с места, и на миг ему показалось, что она жалеет о том, что осталась.

— Куница, — окликнул его тоненький детский голос, — почему ты Аурусу больше не любишь?

Скиф обернулся и увидел, что к нему, оставшись незамеченной, подошла рыжеволосая дочка Маду, держа в руках куклу из тряпья.

— Почему же не люблю? — спросил мужчина, присев рядом с ней.

— Потому что не хочешь с ней поговорить, а тут стоишь.

— Да, точно, — Куница встрепенулся и, поднявшись, зашагал к Яре, что продолжала таращиться в ночную темноту. — Яра? Ты как?

Она обернулась, бледная и какая-то перепуганная, выдохнув:

— Не знаю. Как-то… как-то странно все… я запуталась.

В груди у Куницы все оборвалось. Конечно же, она хочет вернуться домой. Мужчина глубоко вдохнул и отчеканил:

— Седлай коня, бери лук, я Анагасту скажу, что домой тебя везу, и поедем.

— Ты что?.. Ты меня выгоняешь?! — она рвано всхлипнула, по щекам градом покатились слезы, а затем девушка гаркнула: — После всего, что наговорил, ты просто выпинываешь меня прочь, как псину ненужную?! Да, что я тебе, сука, сделала?! За что ты так со мной?!

Куница отказался что-либо понимать: она ведь хотела вернуться домой? Она ведь запуталась, и грустила, потому что была не готова оставаться с ним и хотела обратно?! Или нет? Мужчина глянул на ее бледное личико, искривленное яростью, на то, как она зябко обняла себя за плечи, и как дрожала, то ли от злости, то ли от обиды.

— Ну, как же я выгоню тебя? — выдохнул Куница, попытавшись обнять ее. Ярогнева оттолкнула его руки, один раз, второй, третий. На четвертый раз мужчине удалось ухватить ее за руку и притянуть к себе, заключая в крепкие объятия. — Яра, я же люблю тебя. Как я могу так с тобой поступить?

— Ты же сам только что сказал, что домой меня увезешь, — она всхлипнула. — За что ты так?..

— Мне показалось, что ты не хочешь остаться, — мужчина погладил Яру по белым волосам, прижимая к себе так крепко, чтобы точно не смогла высвободиться. — Ты же… ты мне нужна. Пойдем, — он потянул дрожащую девушку к своему шатру, — ты замерзла, и говорить лучше не у всех на глазах.

В шатре было теплее, чем на улице, но Кунице казалось, что его морозит. Мужчина завозился с кресалом и вскоре зажег светильники, что рассеяли внутри золотой свет. Яра была бледной, она все еще дрожала и всхлипывала, выглядела такой несчастной, что казалось, будто он только что сделал ей чертовски больно. Куница присел рядом с ней и, положив руки на колени, проговорил:

— Я люблю тебя. Слышишь?

Она кивнула, рвано всхлипнув.

— Не плачь, — мужчина прикоснулся губами к ее лбу, горячему настолько, что, казалось, вот-вот обожжет. — Яра, ну не плачь. Все же хорошо?

— Все хорошо, — Ярогнева всхлипнула еще раз, и стерла слезы рукавом. — Прости, что накричала. Не знаю, что со мной.

— Иди ко мне, приласкаю, — Куница сел на лежанку рядом с ней, и положил ладонь на подрагивающее плечико.

Яра тут же оказалась в его объятиях, и Куница вздохнул с облегчением. Она теперь никуда не денется. Никто теперь ее не заберет. Мужчина наклонился к заплаканному личику девушки и нежно прикоснулся к ее губам своими, постепенно углубляя поцелуй. Спустя столь долгое время, что он сдерживал себя, наконец-то можно было прижать ее к себе, можно было поцеловать без страха, что Лютобор придет и застукает их вместе.

Куница оторвался от таких желанных губ, и скользнул к уху, в котором тускло поблескивала сережка. Металл был холодным, и слегка обжег ладонь, когда он протянул украшение Яре, прошептав:

— Будешь моей?

— Б…буду, — проговорила она, побагровев, — если только ты будешь моим.

— Ну, а куда же я от тебя денусь? — Куница вдел в мочку ее уха сережку, и поцеловал в щеку. — Ведьма.

— Ведьма?! — засмеялась Яра, хлопнув его по плечу. — Ты что, хочешь подраться, Куница?

— Околдовала меня, что глаз не отвести, — мужчина перехватил ее ручки и стал целовать их, — кто же ты, как не ведьма? Но знаешь, мне нравится. Ты — самая очаровательная ведьма, которую я видел.

Поцелуи перебрались с рук на шею, а с шеи — на лицо. Куница целовал, и не мог нацеловаться, как будто страдал от жажды, и никак не мог напиться. Ему хотелось обнимать ее вечность, хотелось обнять так крепко, чтобы стать единым целым, и более никогда не расставаться. Он почувствовал, как руки Яры прошлись по плечам, неуверенно скользнули к шнуровке куртки, и как она осторожно потянула за шнурок. Сердце ее колотилось так громко, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.

— Не боишься? — спросил Куница, оторвавшись от ее губ.

— Не боюсь, — пискнула Яра, прикусив алую от поцелуев губу. — Не боюсь вовсе.

— Врушка, — прошептал он, нежно гладя по белым волосам.

— Не боюсь, — она неуверенно улыбнулась, и, густо побагровев, проговорила: — Это… просто это для меня впервые… а для тебя, видимо, нет, раз ты так уверен.