Боярский эндшпиль

Приглашенные на представление уже сидели по лавкам, человек тридцать, среди них я увидел и Фоминского, и его родственницу, дочку Всеслава. Ратибор одобрительно кивнул, заметив силуэт ворона на моем плече, но тут птица, как жидкий терминатор, снова собралась в живого ворона и, клёкнув, взвилась в воздух, уселась на балке под потолком. Свободу почуяла, не надо было кота в гостинице оставлять, в его присутствии ворон замирал и старался лишний раз не шевелиться. Среди гостей спектакля я увидел Кирилла Драгошича и его брата славгородского, Милослава, издали с ними раскланялся. Возле Драгошичей сидел крупный, центнера в полтора, мужчина с толстым носом и глазами навыкате. По тому, как братья угодливо ему улыбались, было видно, кто из них – главный.

Бодрый после вчерашней попойки князь влетел в распахнутые слугами двери минут через десять, оглядел присутствующих, по-свойски помахал рукой и залез на сцену, где уже поставили кафедру. Его сопровождающие, знакомый мне Жижемский и молодая женщина, рыжая и довольно привлекательная, заняли места на первом ряду. Я уселся на последнем.

– Ну что же, – начал князь, – как я вижу, все вы выглядите хорошо, особенно княжич Вяземский.

Толстяк с базедовой болезнью недовольно что-то пропыхтел.

Великий князь ему улыбнулся персонально и задвинул речь о традициях, важности семейно-родового уклада и заветах первого Рюрика. Те, кто познатнее, внимательно слушали, видимо, в общую нить вплетались нужные им намеки, гости попроще – откровенно скучали. Минут через пятнадцать, когда знать начала понимающе переглядываться, а один из их числа злобно сморщился, докладчик решил закруглиться.

– А теперь перейдем к тому, для чего я вас тут собрал, – прервал он перешептывания. – Своим повелением признаю Марка Львовича Травина наследником семьи Травиных и ее последнего представителя, колдуна второго круга, прекрасного человека и моего друга Сергея. Мы думали, что он так и сгинул, не оставив потомства, но нет, чудом ребенок Сергея и его жены, Ляны из князей Мезецких, остался жив. И сегодня мы принимаем в наш дружный семейный круг его потомка. Решение это, – князь строго оглядел присутствующих, – одобрено предками, так что не нам с этим спорить.

И посмотрел почему-то на Фоминского. Тот кивнул. Еще бы, выложил за это триста пятьдесят тысяч золотом, хрен бы он без дозволения князя всю эту аферу провернул. Весь этот банкет, по сведениям моего тайного информатора, был оплачен еще в прошлом году, так что мое присутствие тут было чисто номинальным. Думаю, не получись у меня что на поляне, или не появись я вообще в этом мире, нашли бы другого наследника. Так что дом – это подачка, по сути. Бонус мне за то, что систему послушался, сам выбирать реальность не стал.

Я на всякий случай встал, поклонился в пояс князю великому, потом не так старательно – удельным князькам, ну и остальным перепало, вперемешку же все сидели.

– Наследный договор между Фоминскими и Травиными подписан, – продолжал князь, – и я, со своей стороны, его утверждаю. Да, Горислав Модестович, твои претензии на Травино отклонены.

Пучеглазый встал, грязно выругался и сел. И этому заплатили, по закону-то обязательно кто-то против должен сказать, иначе потом могут споры возникнуть.

– Не имущество – главное, а честь, – строго сказал князь. – Поделили все по справедливости, а кто против, уже высказался. Дальше приглашенный оценщик из Северского княжества проведет торги, чтобы никто из присутствующих не усомнился – передаваемое Марку Травину наследство оценено по правде. Объявляю волю свою – семь тысяч золотом за Травинское подворье. А кто захочет больше дать, начнем с двадцати. И от доли своей отказываюсь.

Во как, ну прям как Драгошич и сказал, если никто не захочет выкупить домик-развалюшку, семь тысяч от князя я все равно получу. Два процента от фоминских денег. Или сколько кто-то заплатить захочет. Двадцать за такой дом – цена высоковатая, даже если бы он в отличном состоянии был, я приценивался. На самом краю серебряного пояса такие и по десять продаются.

Милослав Драгошич на сцену выходить не стал, скромно встал в уголке, впрочем, его всем было отлично слышно. Сначала он коротко перечислил, какой отличный домик достанется покупателю, упомянул и про соседние участки, которые можно было всего за тысячу золотых каждый выкупить. А потом позвонил в колокольчик и объявил первую цену – двадцать тысяч гривен. Ну или восемьдесят кило золота.

Торги по голландской системе оживления не вызвали. После каждого снижения цены Драгошич находил все новые и новые аргументы для покупки, но нет – гости занимались чем угодно, только не покупкой моего наследства. И только когда цена снизилась до двенадцати тысяч, начались переглядывания.

Тут уж кто первый цену назовет, тот и выиграл.

– Десять тысяч, – объявил Драгошич и оглядел зал, несколько разрозненных групп сидели, что называется, на измене, и были готовы уже дать денег, только оставалось еще чуть скинуть.

Драгошич вздохнул, потянулся к колокольчику, чтобы назвать следующее по нисходящей число.

– Покупаю.