Боярыня Матвеева

Грубое слово, произнесённое нежным девичьим голоском, прозвучало так необычно, что глава веселого семейства онемел.

– Деточка, – сказал он, обретя через какое-то время дар речи, – может, ты лучше у родителей своих спросишь?

– Они целуются, да и нетрезвые оба. А мне бабушка сказала хмельного не пить.

Пришлось объяснять.

– …жил там Ермак с покрова
До зимняво николина дня

…

– Когда мы с поляками сражались под Можайском[20], я был ранен в ногу…

– Батюшка, ты уже третий раз начинаешь про это рассказывать…

– Так вы меня уже третий раз перебиваете!

– Есть такая татарская притча. Женился Ходжа Насреддин, будучи вдовцом, на вдове…

– А кто это?

Появление молодых супругов заметили только тогда, когда они уселись за стол[21].

– Что это вы пришли?

– Боеприпасы кончились, – сообщил Артамон, – надо пополнить силы. В смысле – поесть.

– Что ж ты так плохо запасся?

– Он хорошо запасся, – ответила вместо мужа Евдокия, – но уж больно резво действовал. Штурмовал со всей яростью!

Кирилл хохотал, новобрачные уплетали пироги, Минодора Гавриловна прервала описание приключений ермаковцев и стала объяснять племяннице, что ей тоже не надо пить хмельного, Евдокия послушно соглашалась, согретая и опьянённая ласками того, кто сидел рядом, сладостно утомлённый. Мальчик снова заиграл на дуде, его отец и сестра запели «величальную», подхваченную гостями. Все участники сочли, что свадьба была скромная, но очень весёлая.

Глава 27

Утром новобрачный уехал на службу, а новобрачная в очередной раз оделась, разыскала Домну Трофимовну и попросила её покормить. Домна Трофимовна представила ей пухленькую веснушчатую девушку:

– Наша горничная Лиза.

– Ой, – сказала Лиза, – госпожа, зачем ты сама оделась? Меня бы позвала.

– В следующий раз.

Затем Евдокия Григорьевна велела заложить карету: ей надо съездить домой… в свой прежний дом. А потом она вернётся, и ты, Домна Трофимовна, всё мне расскажешь и покажешь. Вы, кстати, запомнили, как меня зовут?

– Нет, – смущенно хихикнула Лиза. Запомнить было мудрено: Артамон Сергеевич никому из челяди её имя не сообщил, а в угаре пира гости обращались к новобрачной и по прежнему имени, и по нынешнему – слуги запутались. Евдокия Григорьевна назвала себя.

Сначала она посетила дом матери. Входя, перекрестилась от страха, но пора было, наконец, объясниться.

– Матушка, сядь, пожалуйста.

– Что с тобой? Почему ты в русском платье? – Джейн Гамильтон вдруг охватило мрачное предчувствие.

Её дочь глубоко вздохнула.

– У меня есть две новости. Боюсь, они обе тебя не обрадуют. Во-первых, я поменяла веру. Во-вторых, вышла замуж.

Её мать сидела некоторое время словно оглушенная.

– Никогда никто из всех Ферфилдов не отрекался от своей веры. Мои братья погибли за неё.

Мэри молчала. Ей очень хотелось сказать, что она не её братья. И она даже не Ферфилд. Но за такие слова мать её убьёт. Память братьев была для Джейн священна. Своего покойного мужа она всё время сравнивала с братьями – нетрудно догадаться, в чью пользу.

– Уходи, – медленно сказала Джейн. – Ты мне больше не дочь.

Ей было жаль мать, но где-то внутри пискнуло гаденькое чувство облегчения. Нельзя так. Мама всегда была опорой семьи. Она вырастила её после смерти отца.

– Мне очень жаль. Надеюсь, мы когда-нибудь помиримся.

И вышла.

В её прежнем доме стыд и тяжесть отступили. Флора Краузе обрадовалась и прослезилась одновременно. Слуги бросились к Мэри – Евдокии так, словно страшно без неё соскучились.

Они посидели за столом, прощаясь с прежней жизнью, а затем в карету внесли сундуки с вещами и сели они с Дарьей. И поехали в свой новый дом.

Глава 28

1 октября в Грановитой Палате Кремля было чрезвычайно многолюдно. «Выборные от всех земель», бояре и стольники, дьяки и дворяне заполнили зал; драгоценные меха соседствовали с более скромными суконными кафтанами, над толпой стоял непрерывный гул множества голосов. Последний и главный день работы Земского Собора должен был увенчать всё сделанное ранее. В тот день на страже порядка стояли стрельцы в синих кафтанах – полк Семёна Полтева. Артамон Матвеев поздоровался со знакомыми, а увидев самого Семёна Федоровича, низко ему поклонился.

– А ты что здесь? – спросил полковник Полтев, кланяясь столь же низко.

– Хочу посмотреть, как начнётся. Алмаз Иванович будет от царского имени говорить.

Из дворцовой церкви вошёл в зал и медленно пошёл по направлению к трону высокий, широкоплечий и полный молодой человек с темно-каштановой бородой, одетый в длинные, сказочно роскошные одежды. Гул стал стремительно стихать; казалось, тишина шествует впереди идущего. Все, кроме стражников, склонялись в низких почтительных поклонах. Наконец, воцарилось почти невероятное спокойствие; молодой человек медленно и величаво сел на трон.