Боярыня Морозова

– Устрашить, видно, хочет.

Аввакум был в подряснике, облачился в рясу, натянул сапоги. Скуфью у него отобрали, надел лисью шапку, другой не было.

Солнце в небе как нарисованное – света не больно много, а тепла так совсем нет.

Не только заречье, но стены, башни, даже близко стоящие избы подернуты дымкой. Сыро.

– Чего дожди натворили! – сказал Акишев. – Как в половодье, на острове теперь живем, перешеек затопило.

– Грибами пахнет, – потянул в себя воздух Аввакум.

– Грибов – пропасть. Вон, где деревца-то стоят, – ступить ведь некуда. Сплошь грибы.

– Анастасия Марковна икорку из боровиков делала – объеденье… Принесли бы пожарить, похлебку сварить.

– Принесем, – согласился Акишев.

Детишки, бегавшие по улице, глядя на узника, на стрельцов, замирали, забывая игры. Аввакум осенял ребят крестным знамением.

Тюрьма была на задворках воеводиного терема. Аввакуму вспомнилась вдруг Евдокия, бедная супруга мезенского воеводы Алексея Христофоровича, о солнышке теплом все горевала.

– Вот гляди! – показали Аввакуму яму, обстроенную тесаными бревнами.

Шириной яма была с сажень, глубиной всего в два аршина.

– Как для собак, – сказал Аввакум, – на четвереньках, что ли, будем ходить?

– Надстроят малость, – сказал Акишев, – окно сделают, печь.

– Не впервой мне в таком дворце сидеть, – сказал Аввакум. – В Братске был почин.

– Не скажи! – усмехнулся Акишев. – Сей дом тебе до конца дней твоих.

– Что записано у Господа, то и будет… Когда же нас переселят?

– Как сделают… Воевода обещал властям к Покрову управиться.

– Ради праздничка!

– А нам ради праздничка будет смена, – сказал Акишев. – Стрельцы уже посланы. Скоро уж и приедут.

– Слава богу! – перекрестился Аввакум. – Помолитесь за нас московским чудотворцам, у раки преподобного Сергия в Троице…

Акишев и стрельцы молчали. Смотрели на конуру под ногами, ежились: за крест, которым осеняли их с младенчества матери и отцы, бабушки, дедушки, будут здесь гнуть и душить страстотерпцев…

Часть четвертая Сидельцы Боровска

Лето 7177-е – 1669 год – для царя Алексея Михайловича – испытание горем.

1 марта похоронил царевну Евдокию. Она родилась 27 февраля. Тринадцатый ребенок. Старшую дочь тоже звали Евдокия. Красавица, лицом и ростом в отца.

2 марта умерла царица Мария Ильинична – голубица. Боярыня Морозова, Аввакум и вся Россия, не отрекшаяся от церковных обрядов отцов, потеряли заступницу.

Через три месяца Алексей Михайлович похоронил Симеона.

И еще удар. Оставил белый свет наследник Алексей. Светлый юноша, сочинявший стихи и говоривший государственные речи на латыни.

Смерть любимого сына царя не убила.

Алексею Михайловичу было сорок лет, и жажда жизни в нем не угасла, но вскипела.

В конце этого же года, перебарывая несчастье, царь изъявил желание жениться во второй раз.

Опять устроили смотрины невест, но история повторилась. Ближайший к государю человек, Артамон Сергеевич Матвеев, познакомил царственного жениха со своей воспитанницей Натальей. Наталье Кирилловне Нарышкиной, дочери стрелецкого головы, шел восемнадцатый год. У Матвеева жила с одиннадцати. Жена Артамона Сергеевича звалась Авдотьей, но ее девическая фамилия – Гамильтон. Шотландка.

Матвеев управлял двумя приказами – Посольским и Малороссийским. Если Никон был царю собинным другом, то Артамон Сергеевич назывался короче и сердечнее – «друг мой».

В Посольском приказе «друг» издал «Государственную большую книгу», к которой прилагались портреты русских государей и патриархов.

Вышел «Василиологион» – история древних царей.

Поражала мудростью книга «Мусы, или Семь свободных учений».

Алексей Михайлович пожелал, а Матвеев построил у Никиты на Столпах палаты, для себя и для воспитанницы. На стенах европейские картины, итальянская мебель, венецианское стекло, фарфор из Германии. В домовой церкви – благо Никон был в заточении – алтарь Матвеев устроил по римским образцам.

Царь продолжал смотрины, а в гости ездил к Матвееву и к Наталье.

С нею и венчался 22 января 1671 года.

На свадьбу в посаженые матери Алексей Михайлович пригласил, величая, боярыню Федосью Прокопьевну Морозову.

Отказ царю, отказ разделить с царем его государево счастье, показался не только Алексею Михайловичу, но и всей Москве кощунственной гордыней.

Царь не ведал, а Москва тем более. Боярыня Федосья Прокопьевна уже два года тому назад, явившись поздравить царицу Марию Ильиничну с именинами, просила за стол не сажать, покаялась потихоньку.

– Свет мой, Мария Ильинична! Приняла я на себя, грешница, обет постничества. Позволь держать слово перед Господом, да благословит тебя, заступницу нашу, святая Мария Египетская – ангел пустыни.

Царица знала: ее приезжая боярыня – тайная инокиня.

Алексей Михайлович этого не знал и затаил на Морозову жестокую обиду. Царя от себя отпихнула! Оскорбила все семейство Нарышкиных. Погнушалась неродовитостью, хотя сама из таких же…

* * *

Князь Борис Иванович Троекуров приехал к боярыне Морозовой в день именин покойного Глеба Ивановича, 5 сентября.

Вошел в дом не спрашиваясь. Застал боярыню за трапезой с пятью черницами.