Бойся меня

— Тогда почему бы не передать его мне прямо сейчас? 

Савва мне улыбается, и говорит то ли в шутку, то ли серьезно:

— Это чтобы у тебя не было возможности сбежать.

Я до сих пор не знаю, способен ли такой как он шутить. 

Очутившись у него в пентхаусе, где после частых ночевок успела обосноваться часть моих вещей, вроде электрической зубной щетки, расчески и фена, мы занимаемся сексом. Любой наш контакт так или иначе подразумевает его. В отношениях с Никитой мне иногда самой приходилось проявлять инициативу: например, сесть к нему на колени и начать расстегивать рубашку. С Саввой я попросту не имею такой возможности, потому что он всегда меня опережает. Мы трахаемся через минуту после того, как я успеваю снять туфли.

Но секс это еще не все. Вторая любимая часть нашего совместного времяпрепровождения — это разговоры после, когда моя голова лежит у Саввы на плече или на животе.

— Знаешь, чего я никак не могу понять? С самого начала меня поразило твое умение распознавать людей и считывать их эмоции. Разве социопатия не предполагает обратного? 

— Умение читать людей — это приобретенный навык, необходимый социопатам для удовлетворения потребности во власти. Я развивал его годами. Если ты будешь умирать от голода, и перед тобой вывалят мешок риса, ты рано или поздно начнешь его есть. Возникнет насыщение, но твои вкусовые рецепторы не зайдутся в экстазе. Так же и со мной. Ты реагируешь на эмоции людей сопереживанием, я же не чувствую ничего. Ты изучаешь людей, чтобы сблизиться с ним, я — чтобы обнаружить из слабости и эффективнее на них давить. Разница в целях. Эмпатия бескорыстна, социопатия нуждается в выгоде. 

Странно говорить с ним об этом, и вдвойне странно слышать эти честные до скрежета ответы. Мне приходится максимально отключать свою предвзятость, чтобы понять образ мышления Саввы. Он слишком не похож на мой, и если бы не моя к нему любовь, я бы наверняка перестала пытаться.

— Иногда мне кажется, что ты слишком к себе строг. У тебя ведь есть свой моральный кодекс.

Приподняв голову, Савва находит мои глаза. Ему любопытно.

— Правда? И какой же?

— Я думаю, что ты не причиняешь зла тем, кто тебе симпатичен.

— С чего ты взяла, что такие люди есть?

Я пожимаю плечами. Наверное, я кажусь ему наивной в своем желании видеть его лучше, чем он себе говорит. 

— Я просто так чувствую. Гордиенко, Вика… Ты знал нелицеприятные факты их биографии и счел нужным наказать, — спохватившись, я добавляю как можно строже. — Только не думай, что одобряю твои методы и считаю тебя Робин Гудом. Я лишь пытаюсь выявить закономерность.

— Не обольщайся на мой счет, Мирра. Скорее, такие как они, наиболее привлекательная мишень для меня. Колыбель всевозможных пороков, которую так забавно потрошить.

— Тебе правда доставляет это удовольствие? 

— Еще какое, — на его губах появляется ироничная улыбка. — Это как наркотик, в котором ты не можешь себе отказать. Представь, что тебя укусил комар и это место нестерпимо зудит. Представила? Ты терпишь минуту, десять, полчаса, а потом срываешься и начинаешь его расчесывать. Кожа краснеет и опухает, выступает кровь, а ты раздираешь себя ногтями и чувствуешь неописуемое наслаждение. То же самое происходит со мной. Периодически становится причиной чужой боли — это моя потребность.

Я ощущаю сухость во рту. Протискиваться в его мир со своими шаблонами сложно и порой страшно. Причинять боль — это его потребность. Саввы уже об этом говорил, но только сейчас я осознаю, что это действительно часть его натуры.

— А мне ты тоже хочешь причинять боль?

Синий взгляд, сосредоточенный на моем лице, сгущается и начинает переливаться удовлетворением.

— Мне нравится, что главным образом ты думаешь о себе. Нет, с тобой другое. Главная моя цель — иметь тебя рядом. Если я и причиню тебе боль, то лишь ради этого. Впрочем, ты и сама все видела. 

Да, видела. Когда из моей губы, разбитой тем бомжом, текла кровь, ты не чувствовал ничего. И я тебя за это простила.

— Тебе тяжело с этим жить?

— И да и нет. Главная сложность заключается в том, что мне приходится маскироваться под нормального человека. Например, когда кто-то говорит о смерти своего близкого, необходимо искусственно изобразить сожаление. Эти слова для меня пусты, так же как и расстроенные лица, но если в этот момент я начну говорить о погоде, то меня сочтут самым большим мудаком на свете. Все, что отходит из нормы, в обществе принято глубоко порицать и неважно, какие на то есть причины. Положительный момент я тебе уже называл: когда эмоции не бьют в глаза, ты всегда будешь на шаг впереди.

— Считаешь, что всегда находишься на шаг впереди?

— Конечно.

Савва встает с кровати, поднимает валяющиеся на полу брюки, достает из них небольшой продолговатый предмет и протягивает мне. В течение нескольких секунд я разглядываю стальной прямоугольник на своей ладони. На вид — обычная флешка. 

— Это и есть оружие против тебя? — я пытаюсь звучать как можно непринужденнее, хотя от растущего волнения начинают подрагивают пальцы.