Бойцов не оплакивают. Повесть об Антонио Грамши

Татьяна Аполлоновна и Сраффа продолжали уговоры, Сраффа приводил разные исторические примеры, когда интеллект по необходимости отступает перед грубой силой. Ответом было одно слово:

— Нет.

Надзиратель приоткрыл дверь и сказал, что время истекло. Подавленные, не глядя друг на друга, словно стыдясь своей слабости, самые близкие друзья Грамши вышли в коридор, а в ушах звучало: «Нет!»

Им удалось упросить профессора Арканджели не упоминать в заключении о возможности подачи просьбы о помиловании. Профессор неохотно согласился и написал: «В настоящих условиях Грамши не сможет долго прожить; я считаю необходимым перевести его в больницу или клинику, если невозможно предоставить ему «условную свободу»». В таком виде заключение профессора Арканджели было опубликовано в «Юманите» и других газетах. На нее сослался Ромен Роллан в своей знаменитой статье «За тех, кто умирает в тюрьмах Муссолини» в защиту того, кто «велик душою... велик мыслью. Ибо он стал в Италии предвестником нового социального строя»» Прекрасные и вещие слова!

Волна возмущения и протеста захватила даже придавленную фашизмом Италию, и Муссолини отступил. В Тури пришло распоряжение о переводе узника в другое место.

Физическое состояние Грамши было ужасным. Татьяна Аполлоновна поехала в Рим, добилась приема у директора итальянских тюрем и получила разрешение сопровождать заключенного,

— Гуманность -- мой принцип, синьора, — любезно улыбаясь, сказал высокопоставленный чиновник,— когда

возможно, я руководствуюсь этим принципом. Вы сможете поехать тем же поездом, а быть может, в одном вагоне, Очередная ложь!

В одиночной камере, на койке, которая в нарушение тюремных правил не убиралась на день, неподвижно лежал Грамши. Около него бессменно дежурил верный Тромбетти.

Еще раз послушаем его рассказ. «Отъезд Грамши из Тури произошел неожиданно. В сопровождении стражников мы отправились на склад и там собрали вещи Антонио. Пока он, заранее условившись со мной, занимал разговорами стражников, я засунул в его чемодан и спрятал среди вещей 18 полностью исписанных тетрадей Грамши... Вернувшись в камеру, Грамши сказал, что он не будет ложиться спать, добавив, что до утра ждать недолго, а новой встречи мы не скоро дождемся, он поручил мне сообщить на «волю» о том, как он жил в тюрьме, о том, как с ним здесь обращались... Около шести часов утра следующего дня, когда было еще темно, пришли вооруженные конвойные. Антонио отпорол от арестантского халата номер, который носил в течение пяти лет, и оставил его мне на память. Его посадили в тюремный фургон. Я поставил рядом с ним его чемодан, мы обнялись, фургон тронулся и вскоре исчез в сумраке... Я плакал так, как не плакал уже много лет».

Маленькая железнодорожная станция. Пассажирский поезд. Полузабытые узником звуки: фырканье паровоза, свистки кондуктора, голоса людей, которые могут разговаривать, петь, кричать, если им хочется, не боясь, что их посадят в карцер.

«Какое сильное волнение охватило меня в поезде,— чуть позднее напишет Грамши,—когда после шести лет, в течение которых я видел только одни и те же мрачные лица, я вдруг обнаружил, что все это время необъятный мир — луга, леса, обыкновенные люди, дети, деревья, огороды — все продолжало существовать по-прежнему. И я был еще более потрясен, когда после столь долгих лет увидел себя в зеркале...»

Обнадеженная высокопоставленным лжецом, Татьяна Аполлоновна помчалась в Тури. В дирекции тюрьмы ничего узнать не удалось. Целый день просидела она на скамейке около тюремных ворот, на «своей» скамейке. Мимо проходили жители городка, вежливо кланялись, некоторые справлялись о здоровье «достопочтенного профессора», просили пожелать ому счастливого пути (удивительно, как любые вести просачиваются сквозь толстые тюремные стены). Сидела до глубокой ночи, вернулась на рассвете.

Грамши уже не было в Тури. Татьяна Аполлоновна нашла его в Чивитавеккия; заключенный находился там временно. Через 18 дней, ранним утром 7 декабря он покинул Чивитавеккия и, сопровождаемый стражей, был перевезен в Формию (неподалеку от Неаполя) в клинику доктора Кусумано. Он болен, тяжело болен. Прикованного к постели человека охраняет специальная команда. Все же кое в чем положение Грамши улучшилось. Окно комнаты выходит прямо на море. Держать окно открытым не запрещается, частые решетки не мешают солоноватому и холодному в это время года воздуху проникать в камеру, наполняя ее дурманящим дыханием свободы. Узник надеется, что его будут лечить и тогда он сможет вернуться к своей работе.

Гнетет одиночество. В Тури были товарищи по заключению, не говоря уже о верном Тромбетти, который последнее время ухаживал за ним как нянька, с неиссякаемым оптимизмом уверяя: «Ты еще им всем покажешь!»

14 декабря Татьяне Шухт разрешили навестить, узника в Формии. Первое впечатление обрадовало: клиника мало напоминала тюрьму. На краю залива стояло старинное громоздкое здание. И хотя на окнах были решетки, они не мешали видеть море.