Бойцов не оплакивают. Повесть об Антонио Грамши

— Речь идет о прошении, не так ли? — спросил Грамши. Он трудно и тяжело дышал, но голос его звучал спокойно.— Просьба о помиловании, обращенная лично к Муссолини. Это отнюдь не ново, это довольно старо. Я не буду просить о помиловании.

— Многие в стране хотят видеть тебя на свободе,— угрюмо сказал Тромбетти.— Они думают, что ты имеешь право сделать это.

— Они хорошие люди, по они слепы. И довольно об этом. Я не хочу кончать жизнь самоубийством.

В коридоре послышались шаги. Надзиратель торопливо окинул взглядом камеру и встал у двери.

Вошел тюремный врач. Не обращая внимания на больного, он буркнул надзирателю:

— Ну?

Семерано виновато развел руками:

— Разрешите доложить, синьор доктор...

Не дослушав, врач повернулся к лежащему неподвижно Грамши:

— Все понятно. Заключенный номер семь тысяч сорок семь. Вы опять жалуетесь на здоровье. Вы здоровы. Я не считаю нужным оказывать вам медицинскую помощь. Вы наш политический враг. Желаю вам смерти, заключенный номер семь тысяч сорок семь.

Врач деревянно повернулся и, выбрасывая вперед негнущиеся ноги и отбивая такт руками, явно подражая кому-то из фашистских бонз, вышел из камеры. Гулко прозвучали в коридоре шаги и стихли. Надзиратель оторопело взглянул на больного.

— Я хотел сделать как лучше.

Снова открылась и закрылась железная дверь. Лязгну-» ли засовы.

Грамши метался на койке.

— Темно... Как темно... Где солнце?.. Нет, нет!.. Нельзя жить в мире без солнца!..

Влажным полотенцем Тромбетти вытер больному лицо. Грамши затих. Заботливо подоткнув тонкое и шершавое тюремное одеяло, Тромбетти осмотрелся — что бы еще сделать? Больше делать было нечего. Он сел на табурет возле изголовья. Грамши по-прежнему дышал тяжело. Тромбетти всматривался в хорошо знакомые черты и думал — откуда в физически немощном человеке такая неукротимая сила.

В стену постучали. Это сосед по камере, араб, пожизненный узник, несчастная жертва судебной ошибки, беспокоился о здоровье Грамши. Осторожно, чтобы не разбудить забывшегося больного, Тромбетти стукнул три раза. Так было условлено. Араб затих.

Выражение боли на лице Грамши исчезло. Губы зашевелились, на них появилась слабая улыбка... Наверное, привиделось что-нибудь хорошее. Быть может, красные знамена над заводами Италии в 1920 году. Или встреча с Лениным спустя два года. Есть на свете мудрецы, которые, сами того не желая, делают науку недосягаемой для простых смертных. Ленин — другой. У Ленина история понятна и человечна. В ней слышатся голоса множества людей, с их судьбами, идеалами, стремлениями...

Снова постучал беспокойный араб. Бедный, невежественный человек, которому Грамши отдал частицу своего тепла.

Тромбетти видел Антонио Грамши, когда тот, признанный вождь итальянских рабочих, поднимал их на борьбу, С бьющимся сердцем читал его речь с трибуны парламента, ту самую речь, которая передавалась из уст в уста. Он привык видеть в Грамши мозг партии, душу партии. Но никогда он его не любил так, как сейчас, мужественного, несломленного.

«Ночь длилась бесконечно,— вспоминал позднее Тромбетти.—Временами Грамши терял сознание, а в минуты просветления говорил «о бессмертий души, в реальном и историческом смысле, о бессмертии полезных и необходимых для человека дел, которые переживут его самого и будут жить после его смерти в окружающем его мире».

В заточении Грамши умирал. Создается Международный комитет по освобождению Грамши — жертвы фашизма. Ромен Роллан, Анри Барбюс, Максим Горький и многие другие обратились с призывом к людям всех стран — бороться за жизнь Грамши. Призыв был поддержан на многотысячных митингах. Мир требовал спасения Грамши. Муссолини вынужден был сделать какой-то жест.

В Тури приехал знаменитый профессор Умберто Арканджели. Он тщательно осмотрел больного. Затем пожелал поговорить с его близкими. С профессором встретились Татьяна Шухт и Пьеро Сраффа, бросивший все свои дела и прибывший из Кембриджа. Арканджели показал свое заключение. Оно было кратким и категоричным: больной умрет, если не выйдет на свободу. Необходимо удовлетворить просьбу о помиловании. Арканджели добавил, что ручается за быстрое и благоприятное решение вопроса, если... если узник подаст такую просьбу. С осени прошлого года различные представители властей выдвигали этот вариант, настаивали на нем. Но сейчас слова «просьба о помиловании» произнес врач, крупный специалист, человек хотя и занимающий в фашистской Италии официальное положение, но относящийся к Грамши с уважением и доброжелательностью. Было над чем задуматься. Татьяна Аполлоновна и Пьеро Сраффа решили попытаться повлиять на Грамши.

Надзиратель впустил их в камеру и ушел (это устроил Арканджели). Больной неподвижно лежал на койке. Они сказали Грамши, что многолетнее одиночное заключение дает право на такую просьбу, что, выздоровев, Грамши принесет огромную пользу своей стране и всему человечеству, что это в конце концов пустая формальность. Больной лежал неподвижно. Казалось, он не слушает.

Однако когда Пьеро Сраффа умолк, в камере раздался тихий, но твердый голос:

— Нет.