Бойцов не оплакивают. Повесть об Антонио Грамши

Первые семестры Грамши занимался с каким-то жадным упоением, и Космо мог поклясться, что наука — главное в жизни одаренного юноши, Кроме занятий по филологии Грамши вместе со своим другом слушал ряд курсов на юридическом факультете: профессора Паккиони — по римскому праву, Луиджи Эйнауди — по политической экономии, Франческо Руффини — о взаимоотношениях между церковью и государством. Тольятти же Космо не раз замечал в своей аудитории: оказалось, что студент-юрист слушал еще и лекции Артуро Фаринелли о немецком романтизме и лекции Маттео Бартоли по языкознанию. Что ж, весьма похвально!

Но в нынешнем году Антонио Грамши словно подменили. И беда даже не в том, что он стал пропускать занятия по болезни,— это неудивительно при его слабом здоровье. Тревожнее другое. Однажды во время лекции профессор Космо взглянул в лицо Грамши, как не раз делал это, адресуя аудитории новую мысль, и встретил отсутствующий взгляд. Студент был далеко, он думал о чем-то своем.

За долгие годы преподавания в туринском лицее имени Джоберти и вот теперь в университете профессор Космо убедился: чем одареннее студент, тем сложнее и болезненнее у него протекает процесс формирования личности. Именно это, как предполагал Космо, переживает сейчас Грамши. Как помочь молодому человеку? И можно ли помочь? Ведь вмешательство извне иногда способно нанести рану.

Судьба талантливого студента беспокоила профессора. И все-таки без еще одной побудительной причины он, Космо, вряд ли решился бы на этот визит. Ведь можно было послать к Грамши университетского служителя с запиской или одного из студентов, того же Тольятти, например. Однако он пошел сам, да еще в такую дурную погоду. Ежась от порывов черной боры и размышляя о своем поступке с некоторым даже недоумением, Космо вынужден был признать, что побудительная причина лежала в его парижской поездке.

Профессор виновато отмалчивался, когда жены ученых коллег забрасывали его вопросами: что носят в Париже, какие шляпы, какие бурнусы? Не мог удовлетворить и возбужденный интерес к поэту Гийому Аполлинеру, заключенному в тюрьму Сантэ по ложному обвинению. Был крайне немногословен даже тогда, когда затрагивалась основная цель поездки — чтение лекций о Данте. Всегда радовавшие вопросы, связанные с его работой над Данте, были теперь даже неприятны; таким бескрылым и ничтожным показался профессору собственный вклад в науку после впервые увиденной в Париже многофигурной композиции Родена «Врата ада», изваянной по мотивам «Божественной комедии».

Ни прочитанные книги, ни фотографии не могли передать подлинную мощь этого творения. Композиция властно вовлекала зрителя в высокую сферу раздумий о сложности человеческой натуры, напоминала о том, что мир полон смятения и непостоянства. Человек бредет ощупью, испытывая терзания от своего бессилия, от нечистой совести и собственных пороков. Роден как-то сказал, что на всю жизнь приковал себя цепями к «Вратам ада». И это не было преувеличением. Заказ на дверь — всего лишь на скульптурно орнаментированную дверь для нового французского музея декоративного искусства — стал на три с половиной десятилетия счастьем и мукой Родена. Суд Данте над своим веком резец гениального скульптора превратил в суд над веком Родена.

Великое сотворчество через пропасть шести столетий! Космо жаждал с кем-нибудь поделиться мыслями и впечатлениями. Как ни странно, наиболее желанным собеседником для него был студент второго курса Антонио Грамши. После неприятного разговора о стипендии профессор расскажет о «Вратах ада», и — он надеялся — возникнет та изумительная интеллектуальная близость, которая так влекла Космо к этому студенту.

...Да, но где же пьяцца Карлина? Космо был близорук, чтобы разглядеть таблички, ему приходилось подходить к домам вплотную и запрокидывать голову, раздираемая ветром роскошная борода профессора, не раз воспетая в студенческом фольклоре, яростно вздымалась к небу... Нет, это не пьяцца Карлина. Очевидно, он свернул направо, а нужно было налево. Или наоборот: он свернул налево, а нужно было направо?.. Космо оглянулся... У кого бы спросить?.. Поистине, Турин — странный город. Рано утром, когда профессор вышел из дома — а жил Космо в южной части Турина за рекой По, в районе, где на рубеже XIX и XX веков как грибы после дождя выросли автомобильные заводы «Фиат»,— его удивило многолюдье: на перекрестках и у моста стояли группы рабочих. Это были забастовочные пикеты. Угрюмые, усталые лица. Кобмо не одобрял забастовок, но проходил мимо пикетов с виноватым чувством собственного благополучия. В университете профессор обменялся впечатлениями с коллегой, жившим в восточном предместье Турина — Дора. И там с утра пикеты: текстильщики — самый старый отряд пролетариата Турина — пришли на помощь автомобилестроителям.