Открылась боковая дверь, и в комнату вошел дюжий детина в черной рубашке, заправленной в бриджи, и сверкающих черным глянцем сапогах. Он цепко оглядел зал, легко поднял массивное кресло и поставил его к задней стене. Вошел второй в черной рубашке и придвинул к креслу небольшой столик. Появился Муссолини, тоже в черной рубашке, быстро прошел к приготовленному креслу, коротким полупоклоном приветствовал собравшихся и уселся. Оба молодца стали по обеим сторонам кресла, на некотором отдалении.
— Шествие из «Аиды» Верди,— довольно громко сказал кто-то.
— Только у свиты вместо опахал тридцать восьмой калибр,— пробормотал француз.
Задние карманы брюк у чернорубашечников заметно оттопыривались.
Муссолини было лет сорок. Он принадлежал к другому поколению, чем Грамши, уже редактировал «Аванти!», когда молодой студент Туринского университета делал первые шаги в социалистическом движении. За деятельностью Муссолини Грамши следил внимательно. И в «Каза делла Стампа» рассматривал его с большим интересом.
Когда Муссолини торопился к креслу, было заметно, что он ниже среднего роста, однако старается казаться высоким (с учетом этого был разработан и ритуал его появления перед зрителями: он шел отдельно от своих рослых стражей, они заняли свои позиции, когда шеф уже уселся в кресло). У Муссолини было довольно ординарное лицо с тяжелой нижней челюстью, он ее старательно выпячивал, очевидно, полагая, что это придавало ему выражение силы. Впрочем, действительно придавало; когда он забывал про челюсть, лицо казалось слабым.
Около двух лет Грамши вел в туринской редакции «Аванти!» раздел театральной критики, видел многих гастролеров — блистательных артистов и обыкновенных лицедеев, людей, стремящихся к славе, и уже встречающих ее закат. Муссолини походил на плохого трагика, играющего роль, чуждую его подлинному амплуа. Он говорил на итальянском языке, переводил на французский ни-весть откуда взявшийся маленький (словно до того он прятался под креслом) подвижный человечек. Временами Муссолини движением руки приказывал переводчику замолчать и переходил на плохой французский, но, видимо, чужой язык ограничивал полет его красноречия, и он снова возвращался к итальянскому.
Выступая перед иностранными журналистами, дуче, а этот титул он получил осенью прошлого года на съездё фашистов, после которого движение стало называться Национальной фашистской партией, еще не осмелился открыто сказать: «Мы хотим управлять Италией» (это он провозгласит спустя четыре месяца), но смысл его речи был достаточно ясен.
Покидая зал, французский журналист сказал Грамши:
— Товарищ Кашен просил послушать и попытаться понять, насколько это серьезно. Я ему отвечу: и да, и нет. Мешанина из Ницше и Макиавелли — это несерьезно. Он мнит себя Наполеоном — это несерьезно. Но человек без принципов, обуянный жаждой власти,— это серьезно. На месте вашего Факта я бы посадил его за решетку.
— Жаль, что вы не на месте нашего Факта,— усмехнулся Грамши.— Убежден, что вы справились бы лучше. Поистине, трудно было на роль главы правительства найти менее авторитетную и более бесцветную фигуру.
— Не знаю, комплимент ли это в мой адрес? — отозвался собеседник.— Будем считать, что комплимент.
6
Со дня на день ожидался отъезд в Советскую Россию, Грамши тепло попрощался с товарищами по редакции «Ордине нуово», сфотографировался в большой группе на память. В 1919—1920 годах Грамши уже редактировал «Ордине нуово», но тогда это было двухнедельное издание. Ежедневная газета диктовала другой стиль работы, требовала оперативного отклика на события сегодняшнего дня, ненасытно поглощала весь материал, добываемый немногочисленными сотрудниками редакции.
С января 1921 по 23 мая 1922 года Грамши опубликовал в «Ордине нуово» 228 статей. Цифры поражают: 14—15 статей в месяц, это очень много даже для профессионального журналиста, отдающего все время газетной работе. Для Грамши в этот период «Ордине нуово» было делом главным, но далеко не единственным.
14—15 статей в месяц при высокой требовательности Грамши! Он ненавидел пустые слова, шаблонные, стертые фразы. Газетная заметка — отклик на события текущего момента, с точки зрения Грамши, должна иметь второй план — историческую перспективу. Поэтому сегодня собранные вместе они воспроизводят точную картину целого исторического периода, доносят до нас авторские раздумья, яростную страстность убеждения.
В один из последних дней, выкроив свободную минуту, Грамши навестил семью Джибелли. Дома была одна Роза. Роза обрадовалась гостю и, как Грамши ни отказывался, заставила его сесть за стол и отведать горячей пиццы и стаканчик вина «за здоровье мальчика». Грамши вспомнил, какие немыслимые виражи закладывал «мальчик» на автомашине, развозя оружие по отрядам красногвардейцев в сентябре 1920 года, вспомнил дерзкий побег «мальчика» из крепости-тюрьмы Экзиль и, улыбаясь одними глазами, потому что материнская здравица — вещь серьезная, съел кусочек очень вкусной пиццы и выпил немного молодого терпкого вина за здоровье и удачу Примо.